– Это наша домработница Зоряна, – представляю я Альберту Зорьку, и мне становится смешно, потому что у него такой ступор на лице, что удержаться сложно. – Может, ты не понимаешь, но скоро привыкнешь. Она украинка, не хочет по-русски говорить, а мы уже привыкли.
– Ни не хочу, а не можу, – выдала эта хитрая бестия. Я точно знаю: она может, но ей так проще, особенно, если никто её не ущемляет. – Ходимо, треба кров зупыныты[2].
– Какая она… колоритная, – в тихом шёпоте Берта сквозит восхищение.
У Зорьки слух, как у собаки – чуткий.
– Моя ж ты зирочка! – снова всплескивает она руками. – Якый гарный чемный хлопчик![3]
Вот так – всего одним словом – Берт купил с потрохами её симпатию и любовь.
Зорька не из тех, кто падки на лесть. Она всегда людей чувствует нутром. И то, что Берт пришёлся ей по душе, – удивительно само по себе.
Он долго умывается в ванной, выходит с зажатым носом: кровь не думает останавливаться, и это меня тревожит.
Зорька неодобрительно цокает языком.
– Ничого, ваше щастя, що в вас е Зоряна. Шоб вы без мэнэ робылы? Зараз будэтэ, паныч, як нова копийка.[4]
Она колдует над ним, воркует, приговаривая какие-то слова, по ходу знакомится:
– Як вас звуть, паныч? Альбэрт? Якэ гарнэ имъя. Усэ будэ гаразд, носык у вас гарный, судынка десь лопнула.Слава тоби, Господы, не зламалы, ироды прокляти! А тэпэр полэжтэ ось тут. Дыван мъякый, вам сподобаеться. А я покы що чаю заварю, паляныцю порижу. Любитэ паляныцю з маслом та мэдом?[5]
Она уходит. Я, посмеиваясь, сажусь рядом. На лице у Альберта – священный ужас.
– Она что, вас поленьями кормит? – спрашивает тихо, а я уже ржу, не сдерживаясь.
– Паляныця – это булка. Хлеб, в общем.
– Она кровь заговаривает, ты знала? – берёт он меня за руку словно невзначай. И сердце проваливается, летит вниз, барабаня со страшной силой. Ещё никто и никогда не волновал меня так, как четырнадцатилетний Альберт Ланской.
_______________________________
[1] Ой, что же это делается? Что делается?! Среди белого дня убивают! Вы проходите, пан, проходите, раздевайтесь.
[2] Не не хочу, а не могу. Пойдёмте, нужно кровь остановить.
[3] Моя ж ты звёздочка! Какой хороший вежливый мальчик!
[4] Ничего, ваше счастье, что у вас есть Зоряна. Что бы вы без меня делали? Сейчас будете, пан, как новая копейка.
[5] Как вас зовут, пан? Альберт? Какое хорошее имя. Всё будет хорошо, носик у вас хороший, сосудик где-то лопнул. Слава тебе, Господи, не сломали, ироды проклятые! А теперь полежите вот здесь. Диван мягкий, вам понравится. А я пока что чаю заварю, булку порежу. Любите булку с маслом и мёдом?
8. Глава 8
Альберт
– Привет, Роб, дело есть, – с Инденбергом[1] лучше церемоний не разводить. Он ценит своё время, я – своё.
– Боже мой, кого я слышу, – лениво тянет тот, видимо, пытаясь поиграть на нервах. Это он тоже умеет мастерски.
У нас с ним давние «высокие» отношения, завязанные на далёком прошлом, когда мы ещё были молодыми и зелёными. Не совсем дружба и не сугубо деловая связь – что-то между этими двумя понятиями.
– Будем глазки друг другу строить или всё же поговорим? – интересуюсь я, пытаясь поддержать его ироничный тон, хоть мне сейчас, наверное, не до этого.
– Ладно, упырь, жалуйся. Знаю же: просто так не позвонишь поговорить о вечном. Всем вам что-то нужно.
– А ты против-против?
– Я всегда «за», «за». Чую, жареным пахнет. Я этот запах издалека замечаю. Ты ведь сейчас не в столице?
