Тоталитаризм и авангард. В преддверии запредельного - страница 30

И даже если не учитывать того, что христианство – это ответвление иудаизма, а Мария, Иисус, большинство апостолов и свидетелей – евреи, христиане могут упрекнуть еврейский народ единственно лишь в том, что они оставили Христа, обвиненного властью в Иерусалиме, умирать на кресте. Однако согласно букве христианского учения Иисус умер, искупая грехи всего человечества. Он сам принял смерть и простил палачам своим, что, по сути, должно бы запретить его ученикам всякое проявление злопамятности.

В завершение можно лишь добавить, что христианский антисемитизм, каким видит его Гитлер, не выдерживает столкновения с ценностями, которые проповедует христианство: так, для христианина всякое отличие священно, поскольку одухотворено Христом^>10. Любое проявление враждебности по отношению к другому отдаляет от Христа, и, соответственно, представить его как христианское переживание или отношение можно лишь в контексте обмана – каковым и является аргументация Гитлера. Христианство и иудаизм, каждый со своей стороны, полностью солидарны в святости другой религии, проявляется ли это в эпизоде с гостеприимством Авраама^>11 или же в словах самого Иисуса.

Христианство и антисемитизм несовместны: более того, солидарны даже две различные ветви иудаизма – та, что осталась верна Торе, и та, что избрала Иисуса и признала в нем Спасителя. Примечательно, что это единодушие выявляется и при анализе гитлеровской фальсификации образа: она равным образом искажает темы как христианства, так и иудаизма. Гитлер, по его собственному признанию, намерен заменить мессианство иудейского народа статусом избранников для немцев, а Спасителя, то есть Иисуса, – Фюрером. Народ принимающий он хочет заменить расой отторжения и эндогамии, а того, кто умирает во имя людей, – тем, кто ведет их на смерть или непосредственно уничтожает.

Антисемитизм нацистов – который, возможно, является образцовой моделью вообще антисемитской позиции как таковой – выстроен вокруг целой серии концептуальных сдвигов, смешения понятий, обманов и даже проявлений психологической ущербности: к этому нас подводит расшифровка самого поведения Гитлера и в особенности его отношения к искусству.

Предложенный Кандинским концепт внутреннего опыта – логичное развитие внутренней необходимости^>12 – оживленно обсуждается в художественном мире в тот момент, когда Гитлер приезжает в Мюнхен (25 мая 1913 года) и поселяется на Шляйш-хаймерштрассе, на границе квартала Швабинг, почти по соседству с Кандинским, который жил тогда на Айнмиллерштрассе. Вместе с тем именно понятие внутреннего опыта становится при Гитлере объектом самого масштабного искажения.

Внутреннее, собственно говоря, не есть понятие – это метафорическое обозначение, позволяющее подобраться к феноменам скорее чувственным, а не концептуальным. Само это слово пытается в терминах пространства обозначить явления духовного порядка: внутреннее здесь противостоит внешнему и, соответственно, материальному. Однако Гитлер в своем отношении к внутреннему ведет себя самым примитивным образом, пытаясь так или иначе буквально истолковать метафору, на которой строится это обозначение, и придавая пространственный характер представлению, которое отсылает как раз к тому, что всякой пространственности чуждо, а именно – духовному миру. Так, в ходе одного из упомянутых сдвигов внутреннее становится уже географическим и расовым ареалом и в итоге начинает играть роль, диаметрально противоположную той, которую предусматривало употребление этого термина у Кандинского. Собственно, у Кандинского, как и у дадаистов, внутреннее становится местом встречи трансцендентности и инаковости: эта интерпретация близка той духовной традиции, которая, согласно формуле Св. Августина, видит Бога сначала