– Я могу, фигурально выражаясь, сжечь в камине твое дело. И других – тех, кого еще не взяли под стражу. Но не первых трех.
– Я как-то так и понял.
Кенлар бросил на него странный взгляд, словно бы раздумывал, не присоединиться ли к тем троим еретикам, не попросить ли, чтобы Арунидис его арестовал. Арунидис был почти уверен, что Кенлар всерьез рассматривал такую возможность.
– Я бы хотел, чтобы ты бросил в камин все дела, которые вообще есть, – заявил Кенлар. И потом еще долго говорил: просил, убеждал, требовал.
– Если ты решишься, мы и дальше пойдем с тобой вместе. Если не решишься – знай, у меня кое-где припасены для тебя интересные письма с красочными признаниями. В любом случае, тебе не стоит так уж меня бояться – я не вижу лучшего кандидата на твою должность.
– Ты вздумал шантажировать меня? – холодно полюбопытствовал Арунидис.
– Ну что ты! Я просто хочу обрисовать ситуацию, чтобы ты не совершал неблагоразумных поступков. Я не собираюсь выходить за рамки самозащиты.
Позже, после того как трех еретиков сожгли, Кенлар выражался другими словами и другим тоном – начав просто с глубокого сожаления и разочарования, закончив обвинением в лицемерии, трусости и бессердечии.
Арунидис ведь не ответил ему взаимностью. Он долго, очень долго избегал… деструктивных эмоций. Но, в конце концов, все скатилось к обоюдной ненависти. Сложно продолжать любить человека, который тебя ненавидит, не так ли?
ГЛАВА 8 Ингар разбирается с делами
Элмаден
Ингар
Еще в день славного прибытия Ингара и его, можно сказать, триумфального появления в Городском дворце, Зуйль, побыв прежде у лекаря, отправился далее поправлять пошатнувшееся здоровье в местную тюрьму. Вместе с гражданскими комиссарами. Ну а что с ними было еще делать? Позволить путаться под ногами? Посадить на корабль и отправить обратно в Лиоренцию, чтобы они наговорили всяких нехороших вещей? Да и быстроходные корабли сейчас на вес золота. В общем, пусть спасибо Ингару скажут, что не повесил!
– Подберите для них камеры попросторнее, с окошками. И устройте со всеми удобствами, – попросил Ингар начальника городской стражи.
– Что вы себе позволяете? – взвился комиссар Масхорт.
– То, что считаю нужным, – ответил Ингар и постарался разъяснить, вежливо и доступно: – В ваших интересах вести себя тихо и смирно. В случае любых… гммм… эксцессов я отправлю домой в бочках с солью ваши отрубленные головы и напишу в Совет Двенадцати и Сенат, что это – прискорбный результат вашей отважной, но безрассудной вылазки. Мол, не уберег! Зверски убили! И я не стану уточнять, что вылазка была за порог ваших уютных комнат. Будете сидеть до конца осады, а там посмотрим.
Если к тому времени останется кому и на кого смотреть.
Местные магистраты и прочие элмаденские сановники, слушая его разъяснения, вздрагивали от страха. Пусть их, дрожь – это просто следствие слишком большой мышечной активности.
У камер, расположенных прямо под Городским дворцом, оказались толстенные двери, проклепанные железом и снабженные аж тремя замками.
– Прекрасные двери! Можно только позавидовать! – со знанием дела заметил старший инквизитор Этево Галена.
У главы инквизиторского отряда хватило ума не возражать против самоуправства Ингара. Да и вообще отчего-то Галену совсем не огорчила участь бывшего главнокомандующего и комиссаров.
– Что поделаешь, – философски изрек инквизитор. – Даже на самом зеленом дереве можно найти засохшие ветки.
