Директор закрылся в кабинете и названивал диспетчеру, вызывая охрану к кафе. Из отделения милиции выехать на вызов ответили отказом. Дежурный сослался на то, что он в данный момент один и покинуть отделение не имеет право. Только справился; нет ли убитых и тяжело пострадавших. Как будто можно легко пострадать? У директора лицо и грудь были перемазаны в крови из разбитого носа, под обоими глазами наливались синяки. Кто-то удачно попал по переносице, она опухла и болела. Черт дернул подойти к этой кукле. Бешенная. Он всего то и хотел с ней потанцевать, познакомиться, пригласить за столик, мужиков потешить. Ну, занесло немного, хотел помочь ей выйти из-за столика, а что не хотела, так это её проблемы.
Драка начала утихать. Куда там системе оповещения МЧС со всеми нано технологиями, до русского – народного; «Наших бьют». У кафе уже толпилось, галдело десятка два подростков, малочисленные сторонники директора ретировались в холл и посматривали сквозь стекло, ломая голову, как выбраться из этой ситуации, добраться домой целыми и здоровыми. Подъехал УАЗик. За рулем сидел Перхоть. Сколько человек находилось в салоне, было не понять, но выходить они не рискнули.
Лиза промокнула платочком кровь с подбородка Михаила, тронула губами уголок рта с припухшей разбитой губой.
– Пойдем в гостиницу.
– Ага. Только колготки подтяну. Смотри.
Лиза давно заметила, что Перхоть, разговаривая по телефону, показывает кому-то в глубине салона на них пальцем.
– Не стоит. Гостиница территория комбината. Они здесь хозяева. Хотели было весь поселок подмять, да у гуранов рога не гнутся. Пойдем.
И уже всем, взяв Михаила под руку.
– Ребята пошли на пятак. Сеанс окончен. Цирк уезжает, а клоуны пусть остаются.
На скамеечках с удовольствием вспоминали происшествие разогнавшее скуку. Не так уж часто бьют морду директорам, а свои раны, синяки и ссадины это свидетельство доблести и чести.
Дома Татьяна Сергеевна только ахала над живописным рассказом дочери и сердито поглядывала на «Дон Жуана», словно он уже совершил свое черное дело; соблазнил и покинул её крошку.
– Что вы потеряли в этом кафе? Там всегда драки. И сама знаешь, кто ходит туда.
– Кто мама? Твой юбилей тоже там отмечали. Так, кто мы?
–Мы коллективом. Ты как работать теперь будешь? Михаил Александрович завтра уедет. А тебя съедят.
– Подавятся. Я год работаю и уже третий директор. Их меняют как прокладки, едва замараются.
– Фу.
– Что «Фу». Свои может и глупее, но честнее. А скажи кто из «варягов» не замарался. Потому что едут не работать, а заработать и не важно, на чем и каким способом. А спеси? Это, не про тебя Михаил.
– А почему не про меня. Я тоже считаю, что пьют здесь по-черному.
– Ой, не надо. Москва город трезвости.
–Так, все хватит. Завтра на работу. Я постелю Вам, Михаил Александрович, на диване. Ты тоже, помыла посуду и быстро спать.
Утром, умываясь, Михаил рассматривал свое лицо в зеркало. Губа кривила рот, не добавляли шарма и следы осиных укусов на лице и шее. Побрившись одноразовым станком лежавшим на полочке, он, не дождавшись выхода Лизы, поблагодарил Татьяну Сергеевну за завтрак и ушел в гостиницу.
– До свидания.
Холодно прозвучало ему вслед. Железом щелкнул язычок замка закрывшейся двери.
– Красавец. – С ударением на последнем слоге произнесла Елена Семеновна.
– Осы покусали.
–Проходите, садитесь. Что стоите в дверях? Вы, должно быть убедились. Я не кусаюсь. А осы у нас злые. Кофе?
