Убить Василиска, или Казнить нельзя помиловать - страница 18

***

Художник всё равно остаётся художником. Даже если красок нет. И вообще ничего нет. Посмотрев на сладко спящую Любимую, художник осторожно сполз с покрытой шёлковым покрывалом кровати, и направился на кухню. Его немного удивляло, что роль прислуги выполняют рыцари. Уж на кухне то доспехи могли снять. Не знал художник, что и ему уготована судьба ходить железным истуканом веки вечные. А если бы и знал, то что? Попытался что-либо изменить? Ушёл бы? Вряд ли. Уж слишком глубоко запустила коготки в его сердце Любимая.

Рыцарей не было. Была еда. Не много.

– И чем же вы питаетесь то? – Задумался на секунду художник и вздрогнул, поняв, что не только рыцари не едят, но и Любимая. Да его милая всегда сидела с ним за едой, улыбалась, виясь вокруг шелковистой лаской. Она ворошила содержание тарелок, нюхала, улыбалась, подносила ко рту и тут же забыв, роняла на тарелку.

Художник поёжился от странной догадки, но и это не смогло поколебать его безграничную любовь. А вот содержимое шкафчика смогло хотя бы отвлечь. Перебирая миски и горшочки, он с радостью нашёл и необходимый жир, и немало интересных, пряно пахнущих порошков. Прихватив всё необходимое, художник устремился вглубь замка, где приметил спуск в подвал.

Глава 9.

Выступить решили по холодку. Батюшка сообщил, что биться они идут насмерть и много вещей брать ни к чему. Или они ведьму, а значит, по праву победителя разживутся всем необходимым в проклятом замке, или ведьма их, и с запасами тогда всё понятно. Варду понимать не хотелось, но куда он из пещеры тролля денется? Летописец сидел на мокрой от росы травке и сонно наблюдал за сборами Гобсов. Громыхало уже был навьючен как лошадь. Агафья стояла в обнимку с двумя луками и четырьмя мечами. Так же на плече гордой воительницы висел колчан со стрелами, а из рук периодически выпадали ножи. Батюшка держал Катеньку, которая грозно распушала остатки перьев и норовила клюнуть вьючного тролля.

– Эй, а ты что разлёгся, рисуй, давай! – возмутилась девушка, нагибаясь за выпавшим ножом.

Вард усмехнулся, забрал у Агафьи половину вооружения, положил его на травку и, сам себе удивляясь, поцеловал девушку. После чего вжал голову в плечи и мелкими перебежками ринулся к скале, где ещё вчера приглядел относительно ровный участок. Возмездия не последовало. Вард, сжимая в руке уголёк, как будто это была та самая спасительная соломинка, обернулся. Батюшка застыл с открытым ртом, и только нервно выщипывал по пёрышку из шеи верещавшей птицы. Агафья замерла рядом, выронив снаряжение, и мечтательно прижав свою вечную подкову к груди. Может в семействе Гобсов подкова соску заменяет? Только Громыхало посмеиваясь в пшеничные усы подмигнул незадачливому женишку. Первой не выдержала Катенька, она рявкнула в отеческое лицо, и клюнула хозяйскую руку. Батюшка птицу выронил. Подобрал меч. Прижал его к себе и заплакал. Такого Вард никак не ожидал.

– Аааааа, – рыдал старший Гобс. – Когда она успела вырасти то? Я же совсем недавно на ладонь её сажал, а она мне в носок нага…. – Батюшка по вардски вжал голову в плечи, бросил косой взгляд на разгневанную дочку и добавил со вздохом. – А может это и не она совсем?

Замок встретил героев звенящей пустотой. Осторожно, перебегая на цыпочках открытые пространства и падая при каждом кажущемся шорохе, отец с дочерью осилили два зала. Вард шёл сзади, дивясь на странное поведение будущих родственников, но предусмотрительно не вмешиваясь. Громыхало же, и вовсе присел, достал ломоть хлеба и приготовился ждать. На удивлённый взгляд Варда, тролль закатил лишь глаза, мол, пусть поиграются. Летописца это странно успокоило, вспомнив, что рыцарей отправили на поиски такого важного его, парень огляделся вокруг. И тут же сердце его рухнуло куда-то вниз, а потом взлетело подобно птице. Да, стены огромного зала были расписаны прекрасным, тончайшим узором. Конечно, душа молодого художника была отдана импрессионизму, но не оценить эти полутона, эти нежнейшие переливы красок было святотатством. Вард поражённо разглядывал искустнейше нарисованную вязь, состоящую из листьев, завитков и…. летописец всмотрелся в отливающие слоновой костью бутоны, и с содроганием понял, что это совсем не бутоны. Это были черепа. Они смотрели пустыми глазницами на непрошенных гостей и скалили оголённые зубы. Летописец дрогнул, зажмурился и поспешно вышел из зала.