– А чего приходили то, – не понял летописец, и еле увернулся от следующего подзатыльника.
Вард полез в карман за угольками, и с ужасом понял, что нет не только угольков, но и кармана. Когда и как это могло случиться, летописец не знал. Он испуганно посмотрел на Агафью, и та поняла всё без слов. Вдруг послышался звон железа, это возвращались рыцари, призванные хозяйкой. Друзьям ничего не осталось, как встав спина к спине приготовиться дорого продать свои жизни.
– Эх, топор мой топор, – вздохнул Гобс старший.
***
Любимая, сладко потянулась, и, не открывая глаз, попыталась нащупать своего мужчину. Не получилось. Женщина подскочила на кровати, вмиг стряхнув сонную негу, и мысленно призвала рыцарей.
– Здесь нет. Здесь нет. Здесь нет….. – эхом отозвалось в её голове. Неужели смог уйти? Любимая чувствовала, что есть у этого странного парня что-то иное. Куда нет хода даже ей. Это пугало. Но и влекло. И в кои-то веки Любимая сама наслаждалась каждой минутой общения. – Здесь был. Здесь был. Здесь. Он здесь….
Женщина одним длинным прыжком покинула и кровать и комнату, и понеслась – полетела на последний голос. На подлёте к двери ведущей в подземелье Любимая споткнулась, и кубарем прокатилась по крутым ступеням, сминая лицо и ломая конечности. Внизу вскочила. Отряхнулась, убирая повреждения и меняя порванную ночную одежду на лёгкое милое платьице. Её волосы каштановой шелковистой волной упали на хрупкую спину и, как будто прилипли. Женщина улыбнулась, тренируясь загонять торжествующий оскал вглубь израненной души, и вошла в полутёмную комнату.
Художник шагов не услышал. В смятении он рассматривал плод трудов своих. Со стены, красными печальными глазами, смотрело на него морщинистое чудовище с щелью-ртом и торчащими клыками. Взгляд художника задержался на тёмных, почти чёрных когтях, пробежал по шелковистым волосам и вернулся к глазам, ищя в них ответ на не заданный вопрос. Раздался крик Любимой. Художник обернулся, не зная как оправдать своё деяние. Ведь он теперь хотел рисовать только её…..
– Любимая, не плачь, – прошептал он. – Я не знаю, почему так получилось. Я хотел нарисовать тебя в лунном свете. Я хотел….. – Но дальнейшие слова застряли у него в горле. Он просто стоял и смотрел, как его любимая, глотая слёзы, осторожно гладит нарисованное лицо.
Глава 10.
Царь понуро сидел у окна, уставившись на царапинку на стекле, непонятно чем его привлёкшую. Он не видел ни тяжёлых туч, как будто налитых грязью, ни багрового отсвета, от солнечных лучей, умудрившихся просочится сквозь предгрозовую хмарь. Деревья, застыли в этом жутковатом свете, боясь пошевелиться. Стена вязкой духоты окутала замок толстым одеялом. Казалось, что вся природа замерла вместе с горюющим отцом. Наконец, одна из самых тяжёлых туч, не выдержав, лопнула. Дождь хлынул стеной. Сначала вдалеке, а потом и под самым окном громыхнуло. Царь вздрогнул. Посмотрел на серый поток за окном. Прикрыл глаза, старательно загоняя самые чёрные мысли поглубже в душу и крикнул:
– Эй, пленников ко мне живо!
Челядь, что заскучала под дверью, ринулась исполнять. Через пять минут побитая троица предстала пред царски очи, позвякивая кандалами не хуже пещерного духа.
– Красавцы, – процедил Октавиан. – И что мне с вами делать?
Троица молчала.
– Семнадцать воинов из строя вывели! – продолжил распекать пленников царь. – Спасибо, что никого не убили.
