– Это из-за кого, из-за дядь Коли, что ли? – полюбопытствовала Зина, дослушав до конца рассуждения Митрича.
Я с удивлением покосился на девушку: интересно всё-таки устроен женский мозг, только что орала, вон, даже руку мою до сих пор не выпустила, а стоило услышать сплетню, сразу весь страх прошёл.
– Не, Стёпка за Кольку назло мне вышла! – горделиво приосанившись, заявил дядь Вася. – А Таисия…
– Да кому ты сдался, конь плешивый! – раздался сердитый незнакомый женский голос. – Я за Колю маво по любви вышла! А Таська твоя стерва была, стервой и померла!
– Ы-ы-ы-ы… – завыл Иван Лукич, выпучив глаза, тыча пальцем в сторону гроба.
– Лукич, ты чего глаза пучишь? Сердцем, что ли, плохо? Зинка, хватит орать, не видишь, председателю поплохело. Давай, качай его. Ещё помрёт, неровен час, куда нам без председателя тогда?
Я переводил ошалелый взгляд с бабки, восставшей из гроба на заикающегося Ивана Лукича, который побледнел до синевы и застыл памятником Ленину, вытянув руку вперёд. Только впереди у него оказалось не светлое будущее, а сухонькая старушонка с цветами, презрительно скривившая губы.
– Ты, Митрич, дураком был, дураком и помрёшь, – фыркнула бабулька.
– Говорю же, любила меня, – дядь Вась выкатил грудь гоголем. – Вона как ярится!
– Степанида Фёдоровна! – воскликнула Зиночка, и покрепче прижимаясь пышной грудью к моей руке.
– Какого чёрта, дуры ты старая?! – внезапно заорал председатель отмерев. – Ты зачем сюда гроб притащила? А?
– Дык примерить, – спакойненько так заявила бабка. – Слышь, сынок, подай-ка мне руку. Что-то вылезти не могу.
– Я? – уточнил я.
– Ты, ты. Митрич старый конь, а Лукич – председатель! – пояснила бабка.
Я аккуратно отцепил от себя Зиночкину ладошку, шагнул к гробу. Легко подхватил бойкую старушку подмышки, вытащил её из домовины и поставил на деревянный пол.
– Ох, ты ж, силён! – совсем по-девичьи хихикнула недавняя покойница. – Спасибо, милок. – Так, ты, стало быть, наш новый…
Договорить Степанида не успела, позади меня раздался глухой стук, я стремительно обернулся и увидел на полу председателя.
– Слабак, – чиркая спичкой о каблук сапога, констатировал Митрич.
– Да вы чего стоите? – рявкнула Степанида. – А ну, Михална, сердце глянь! Ох, ты ж, несчастье-то какое! – запричитала бабулька.
– Ой! – пискнула Зинаида и кинулась к посиневшему Ивану Лукичу.
Дрожащими пальцами девчонка принялась развязывать тугой узел галстука, короткие ногти цеплялись за ткань и срывались. Не раздумывая, я присел рядом, дёрнул, освобождая горло председателя.
– Спасибо! – Зиночкины пальцы прижались к вене на красной шее Звениконя. – Фух… Стучит!
– Стучит? – грозно переспросила Степанида.
– Стучит! – уверенней произнесла Зинаида. – Его надо положить куда-нибудь… Не на полу же… Нехорошо как-то…
Девушка растерянно окинула взглядом пустую комнату, а потом мы все как-то не сговариваясь, посмотрели на пустой гроб.
– Ну а что, хорошая домовина. Качественная. И подушечка красивая, – высказал всеобщее мнение Митрич. – Хватай за ноги, Ляксандрыч, а я за плечи.
– Нет, Митрич, давай ты за ноги, я-то помоложе буду, – не стал говорить и посильнее, чтобы не обидеть мужичка.
– Ишь ты… помоложе, – добродушно буркнул дядь Вася. – Посмотрю я, как ты с топором управишься, потом и поговорим. Раз, два, взяли, – скомандовал Митрич.
Мы подхватили обмякшее тело председателя и под руководящие реплики женщин перенесли и уложили Ивана Лукича в гроб.
