– Древние… – прошептал Силван, прилипший лбом к холодной прозрачной поверхности. – Кто они были?
Импульс в ответ был слабым, но ясным: ОНИ БЫЛИ. ОНИ НАРУШИЛИ. ОНИ СТЕРТЫ.
Стерты. По воле Того, Кто Умер? Мысль была леденящей. Силван разглядывал ближайший планетарный обломок. На его темной поверхности угадывались неестественно правильные линии – следы циклопических строений, погребенных под пылью веков. И там, на краю гигантской впадины, похожей на высохший океан, он увидел это.
Структура, торчащая из обломка, как сломанный зуб. Она не была частью разрушенной архитектуры. Она была… иной. Огромная, из материала, который казался одновременно металлом, костью и застывшей тенью. Ее формы были угловатыми, не подчиняющимися законам перспективы. Глаза Силвана скользили по ней, но не могли зацепиться, линии ускользали, углы казались одновременно острыми и тупыми. Она излучала слабое, болезненное сияние – не свет, а скорее отсутствие света, темное пятно на фоне еще большей темноты. Артефакт. Название пришло само, отмеченное тревогой, исходящей от Плоти.
Импульс снова пронзил сознание, на этот раз повелительный и не терпящий возражений: ПРИБЛИЗИТЬСЯ. ИССЛЕДОВАТЬ. ИЗВЛЕЧЬ ЗНАНИЕ.
Силван почувствовал, как его тело откликается помимо его воли. Мышцы напряглись, готовые к движению. Прожилка на предплечье зажглась тусклым багровым светом. Плоть требовала действия. Он был ее глазами, ее руками в этом мертвом мире.
Процесс "приближения" был кошмаром. Силван не управлял кораблем. Он был лишь пассивным наблюдателем, привязанным к нервной системе левиафана. Он чувствовал, как Плоть напрягает невидимые мускулы пространства, как она скользит сквозь искаженную гравитацию Черной Звезды. Огромные щупальца-манипуляторы, скрытые в складках ее "корпуса", вытянулись – органические, покрытые хитином, с капающей кислотой на концах. Они медленно, с чудовищной осторожностью, приблизились к мерцающему артефакту.
По мере приближения Силван ощущал нарастающее давление. Не физическое, а ментальное. От артефакта исходила волна… не то чтобы враждебности, а абсолютного, вселенского равнодушия, смешанного с холодом глубин, несовместимого с самой концепцией жизни. Его глаза начали слезиться, пытаясь сфокусироваться на невозможных формах. В ушах зазвенело.
Один из манипуляторов коснулся поверхности артефакта.
Ничего не произошло. Ни вспышки, ни взрыва. Просто в точке контакта пространство сморщилось. Манипулятор Плоти в этом месте мгновенно почернел, стал хрупким, как обугленное дерево, и рассыпался в мелкую пыль, унесенную невесомостью. Ни боли, ни сопротивления от корабля не последовало. Просто отторжение мертвой материей живого вторжения.
Но Плоть не отступила. Другие манипуляторы устремились вперед, пытаясь обхватить артефакт, найти точку опоры. Каждое прикосновение заканчивалось тем же – мгновенным некрозом ткани, превращением живой плоти в инертный пепел. Силван чувствовал каждую потерю как глухой удар где-то в глубине своего существа, отдававшийся тошнотой. Плоть методично расходовала себя, чтобы добраться до цели.
Наконец, двум манипуляторам удалось зацепиться за выступы, не тронутые немедленным распадом. Они сжались, напряглись. Силван услышал скрежет – не металла, а ломающейся кости или кристалла. Артефакт сдвинулся с места. И под ним открылось… не основание.
Это была фреска. Или скорее барельеф, вырезанный прямо в поверхности мертвой планеты материалом, который поглощал свет. Но по мере того, как артефакт приподнимался, барельеф ожил. Не в физическом смысле. Он начал излучать. Не свет, а тени. Темные, глубокие, как провалы в реальности, тени, которые складывались в изображения.
