– Что она делает? – спросил Мика.
– Молится о своем умершем ребенке. На тех клочках, которые она бросила, либо нарисован Дзидзо – это такой буддистский бодисатва, который защищает детей, либо написано «во имя…» – и имя души, которое дал ребенку буддистский священнослужитель.
– А что она приговаривает?
– «Наму Дзидзо, Дай Босацу». Это значит «Не оставь нас». Понимаешь, она верит, что вода течет через мир теней и через Сай-но-Кавара, где находится Дзидзо. Если Дзидзо найдет ее бумажки, он сохранит ее ребенка.
Клочки бумаги у женщины закончились. Она немного постояла, не отрывая взгляда от реки, потом пошла прочь, пошатываясь, и скрылась во мраке.
– Интересно, отчего умер ее ребенок.
– Война. Люди голодают, ходят болезни. Миллионы бумажек могут приплыть к Дзидзо, но это никого из них не спасет. – Фрэнк вдруг заговорил решительнее. – Пойдем. Нам еще многое надо увидеть.
Они перешли мост и оказались в районе, который Фрэнк назвал Саругакутё-Сайку-мати. Чем дальше они шли, тем знакомее Мике становилась местность.
– Я на этой дороге был. Ехал вчера по ней на трамвае.
– Это одна из главных дорог в городе. Ты, наверное, когда вчера ходил на разведку, заметил штаб командира дивизиона.
По тротуару застучали массивные капли дождя. По дороге сквозь ливень медленно ехал поток мужчин, женщин и детей в фургонах, телегах и на велосипедах. Лица их были суровыми масками, темные глаза лишены жизни и полны отчаяния.
– Это беженцы? – спросил Мика.
– Ваши листовки действуют. Конечно, на одного бегущего из Хиросимы приходятся потоки беженцев из сожженных городов. В селе беженцы могут найти безопасность, но не пропитание. Человек будет умирать от голода на берегу щедрого моря, в середине поля риса. – Фрэнк показал на длинную очередь: – Они ждут раздачи продовольствия, надеясь, что правительство их спасет. Но что значит одна жизнь для правительства, ответственного за гибель миллионов?
Фрэнк отвел его к Хиросимскому замку. Древнее здание стояло среди рощ бамбука и карликовой сосны. Замок, построенный в оттенках белого, черного и серого, смотрел на город. От дождевых капель расходилась круговая рябь на зеленой воде во рву. На краю рва сидел старик, свесив ноги, и шестом с кривым гвоздем на конце ловил лягушек. Каждый раз, когда ему удавалось поймать очередную лягушку, его рот расходился широкой улыбкой.
– Глядя на этот замок, ты видишь командный пункт. А я вижу историю.
Мика уставился на замок.
– Мне он напоминает храм.
– Есть в Беллингэме здания столь величественные?
– Нет. Ничего похожего.
– Этому замку более трехсот лет. Мне бы очень не хотелось видеть его разрушенным после бомбежек.
Мимо водяных лилий проплыли два зеленоголовых селезня. Квакали лягушки. Старик поймал очередную и сунул в шевелящийся холщовый мешок.
Когда Мика и Фрэнк влились в толпу пешеходов, дождь ослабел и сменился моросью. Женщины прикрывались от капель яркими цветными зонтиками. Тихо гудели перекрещивающиеся над улицей провода, мимо простучал трамвай. Дождь принес аромат сырой земли с соседних холмов. Если бы не внешний вид людей, Мика мог бы решить, что он в центре Беллингэма. Раньше он никогда особо не думал о гражданских, страдавших от бомбежек зажигательными. Да и никто в эскадрилье не задумывался. Если гуманизировать жертв, возникают всякие моральные вопросы, да и вообще: ощущение справедливости заставляло ненавидеть японцев. Все эти японцы – не достойные богобоязненные люди, а хладнокровные убийцы, первобытные твари, крадущиеся в темноте в надежде напиться крови. Но сейчас, шагая среди них, Мика первобытных тварей не видел.
