Киёми прижалась к посапывающей Ай, провела пальцем по ее бровям – волоски ощетинились от прикосновения. Она вспомнила, как впервые увидела дочь в родильном отделении токийской больницы. В предшествующие родам дни ее сердце мучил страх. Готова ли она быть матерью-одиночкой? Позор беременности и оставленности продолжали жечь ей душу. Она начала сомневаться в своей способности вынести клеймо, которым отметило ее общество. Тетка говорила утешительные слова, пытаясь смягчить эти страдания, но ничего не помогало. Киёми сопротивлялась родам, будто могла сдержать их усилием воли – с тем же успехом она могла бы развернуть обратно волны морские.
Когда сестра принесла Ай ей в палату и она увидела крошечное личико в розовом одеяле, ее сомнения тут же рассеялись. Переполненная радостью, она почувствовала себя эгоисткой за то, что подумывала о самоубийстве. Ай заслуживала всяческого счастья, которое только можно будет ей дать. Связанные темной историей, они теперь вместе должны выбираться к свету.
Ночь тянулась медленно, и вокруг шевелилась москитная сетка. Жара и влажность пропитали воздух. Когда защебетали в гнезде ласточки, Киёми поняла, что пора выходить, и потрясла дочь за плечо. Та открыла усталые глаза:
– Мама, уже пора?
– Хай. Надо тихо, чтобы не разбудить бабушку и дедушку.
– Я буду тихо и вылечу из дому бабочкой.
– Хороший план, маленькая бабочка.
Ай встала. Киёми погладила ее по боку, ощутив под ладонью выступающие ребра. Ярость и досада готовы были сокрушить ее дух. Если бы Саёка сейчас не спала, она бы сказала, что тут ничего не поделаешь и что Киёми должна воспринимать жизнь как она есть. Глупая женщина.
Она помогла Ай надеть монпэ и чистую рубашку. В уголках рта девочки мелькнула едва заметная улыбка.
– Это будет наше приключение, – прошептала она.
Киёми оделась, взяла плетеную корзину.
– Ты готова?
– Готова.
Они тихо вышли из дома, чуть задержавшись, чтобы надеть гэта. Город спал под мерцающими звездами, в лужах отражался полумесяц. Ветер нес стойкий запах дождя. Гэта стучали по дороге, издалека из темноты им отвечало эхо.
– А потом вы мне поможете сделать тэру-тэру бодзу?
Киёми было приятно, что Ай хочет сделать солнечную куклу. Они всегда делали ее вместе перед наступлением сезона дождей. И на этот раз даже испытания войны не могли победить невинность юности.
– Мы ее повесим на дереве в саду.
– Хай. И я буду колдовать хорошую погоду.
Киёми сжала ее руку.
– Напомни мне, когда вернемся домой.
Скрипнула калитка, из какого-то двора вышел человек весь в черном, неся с собой набитый мешок фуросики. Увидев Киёми с дочерью, он остановился и поднес палец к губам. Грабитель. Война превратила Японию в нацию воров. Человек был молод, может быть, старшеклассник. Перед тем, как он развернулся и исчез в темноте, они успели заметить на его лице стыдливое выражение.
– Мама, он меня напугал.
– Он бы нас не тронул. Он трус. А то, что он делает, – плохо, понимаешь?
– Хай.
В переменчивом свете летучие мыши гонялись за мотыльками и комарами. На востоке море и небо прошила оранжевая нить. Киёми не оставляло ощущение тупой боли, будто лиса грызла ее кости изнутри. Недостаток еды гнал ее в раннюю могилу. Для себя она приняла бы такую судьбу, но не для Ай. Я должна раздобыть ей еду. Если дом Саёки развалится, если сгниют ее футоны под весенним дождем, то и пусть. Я не дам Ай умереть.
Они вышли на мост Мотоясу. От влажной мостовой поднимался пар. Киёми остановилась на полпути и обернулась к Ай.
