В царстве пепла и скорби - страница 4

Людей на бетонной платформе объединяли общие невзгоды. В основном здесь стояли женщины двадцати или тридцати с лишним лет, одетые в мешковатые монпэ и блузы, с темными кругами под глазами на исхудалых лицах. Немногочисленные мужчины были одеты в рекомендованную правительством джинсовую форму, краги и армейские шапки. Но вид у них был такой же недокормленный, как у женщин. Все молчали, будто гости на собственных похоронах. Киёми недоставало довоенной обстановки, когда женщины летели по тротуарам в кимоно или европейских платьях, волосы завиты, губы ярко накрашены. С тех пор как правительство объявило все западное злом, эти платья и кимоно стали ненужной роскошью, и кэмпэйтай, военная полиция, требовала от женщин ношения рабочей или крестьянской одежды.

Толпа покачнулась, как пшеница под ветром, головы обернулись в сторону Соколиного города. Абрикосово-темно-зеленой полосой вылетел трамвай, гремя по рельсам и упираясь дугой в провод. Люди на остановке подобрались, готовясь лезть в вагон, но трамвай, и без того переполненный, пролетел мимо, не сбавляя скорости.

Киёми покрепче сжала ручку тревожной сумки и двинулась на мост. На середине пути она остановилась поглядеть на Мотоясу, положив ладони на шершавый бетон перил. Прохладный южный бриз нес солоноватый привкус Внутреннего моря. Старик на песчаном берегу с плеском закинул в воду невод со свинцовыми грузилами. Ближе к мосту женщина склонилась к воде, проверяя ловушку для угрей. На каменной набережной столпились дома, отделяющие город от реки, и вороны облепили их крыши, оглашая воздух резким карканьем своих жалоб. По реке в сторону устья скользила лодка устричника, ее двигали длинными шестами два рыбака, и кожа их от долгого пребывания на ветру и солнце напоминала красное дерево. Еще дальше раздувались на фоне желтой дымки паруса рыбачьих лодок, подобные бедуинским шатрам под ветром пустыни.

Здесь, на мосту, можно было бы почти забыть о бедах мира, но Первая благородная истина гласила, что жизнь полна страданий, и для Киёми так оно и было. Она вспомнила разговор с Ай. Свекры всегда считали, что Ай не должна даже слышать о давнем любовнике Киёми, и это вообще был их план – скрыть детали прошлого Киёми от ее дочери. С какой стати они решили сейчас передумать?

Это их предательство так ее взбесило, что загорелись щеки, но Киёми подавила это чувство, начав глубоко дышать и сосредоточившись на раскинувшемся перед ней пейзаже. Моно-но аварэ, быстротечность всего сущего – вот что останавливало внимание, пока Киёми фиксировала это утро у себя в памяти. Были бы цветущие вишни столь же прекрасны, если бы цветы эти жили долго? Эта река и люди отзывались бы так же глубоко в ее душе, не знай она, что и они когда-нибудь исчезнут, словно унесенные ветром? Жизнь – иллюзия, и ничего больше.

Она двинулась дальше. До завода «Тойо Кёгё», расположенного в Футю-тё, было еще две-три мили. Если повезет, она успеет дойти за час.

На востоке косые лучи солнца упали на зеленые вершины гор Танна и Сира, и с восходящим солнцем Хиросима ожила. Тротуары заполнились народом, в основном идущим на работу на заводы. Щелканье гэта напоминало перестук дятлов. Со стальным скрежетом проносились трамваи. Грохотали военные грузовики, воняя горелым моторным маслом, от которого на языке оставался вкус дыма. Машин не было из-за дефицита бензина, но улица все равно кишела эвакуированными. Некоторые семьи тащили ручные тележки, другие ехали в фургонах, и деревянные колеса скрипели в такт топоту лошадиных копыт. Петляли среди пешеходов велосипедисты, едущие в основном на ободах, потому что шины износились в хлам. Эвакуированные направлялись в горные деревни, где их ждали родственники. Правительство таких действий не одобряло и посылало солдат возвращать людей обратно. Но чем больше городов подвергалось уничтожающим атакам, тем меньше могли военные помешать бегству. Хиросиму огонь зажигательных бомб пока щадил, но никто не думал, что так будет всегда.