В главной роли Адель Астер - страница 6

– Ах, мам, он сейчас на седьмом небе!

– Полагаю, ты тоже. Такие аплодисменты!

– Это просто божественно. – Я залпом выпила стакан воды, главным образом затем, чтобы не встречаться с мамой взглядом, потому что сказала ложь. Помимо неожиданно нахлынувшей неприкаянности, у меня болели колени, причем не от падения, а от непрекращающейся пульсации в самой сердцевине костей: она началась несколько лет назад и никогда не стихала. Я боялась, что рано или поздно тело все-таки откажется мне служить и я истерзанной грудой рухну прямо на сцене.

– Да уж, любите вы зрительское внимание. – Мама слегка сдвинула брови, заново наполняя мой стакан, – выражение ее лица плохо вязалось со словами.

Трудно было сказать, что заставило ее нахмуриться – я или какое-то давнее воспоминание. Спрашивать не имело смысла. Выставлять напоказ сокровенные чувства она не любила; наверное, именно поэтому я с такой готовностью делилась своими с каждым встречным.

– Ты, наверное, в свое время его тоже любила, если вырастила нас такими, что мы не можем жить без света рампы!

– Благодарение богу, нет. – Она коснулась сбоку своих пушистых волос. – Вы оба совершенно особенные. Отец ваш сказал, что его дети станут звездами. Ах, если б он мог увидеть вас в Лондоне!

Я кивнула, в груди всплеснулась грусть. Эти ее слова «его дети», как будто сама она не видит себя в роли матери, а возможно, и жены. Папа редко попадал к нам на представления – все случаи можно было пересчитать на одной руке. Но ему нравилось получать афиши. Хвастаться, что детишки его – звезды. Энн Астер была сама серьезность, а папа – букет улыбок.

Когда я была помладше, я завидовала детям из полных семей. Двое родителей, общий обеденный стол – или хотя бы живут в одном городе. Для нас с Фредди мама была одновременно всем: матерью, отцом, учителем, импресарио. Папа оставался человеком, которому мы писали письма, трепетно делясь новостями. Нам были очень важны одобрение и любовь абстрактного, отсутствующего родителя. Собственно говоря, любовь никуда не девалась. Но любовь на отдалении – не совсем то же самое.

– Что такое? – осведомилась мама.

У меня, видимо, вытянулось лицо.

Я быстренько раздвинула губы в улыбку, отбросила все свои заботы, вытащила на первый план мамочкину Делли.

– У меня слегка кружится голова от качки, вот и все.

На самом деле – не все. В такие моменты разум мой любил дергать за струны нервов, задаваясь вопросом, на который нет ответа. Кто она такая, эта Делли?

Делли – актриса, лицедейка, комедиантка. Танцовщица, подобная лиловому пламени. На сцене я всякий раз преображалась под предпочтения публики. За кулисами менялось немногое: я была той, кем меня хотели видеть. Неважно, кто этого хотел в данный момент. Дочь, сестра, профессионал.

Оставшись одна, я сразу теряюсь. Много ли толку в кукле без кукловода? Она превращается в груду веревочек и крашеного дерева. А я хочу большего. Хочу целостности. Хочу любви. Поэтому, оказавшись в одиночестве, я хватаю шторы своего разума, раздергиваю их в надежде показать, какова эта Делли сама по себе – кто я есть, довольна ли я этим. Вот только никогда мне не удается пробыть в одиночестве достаточно долго, чтобы прийти к окончательному выводу…

Когда в виду показался английский город Саутгемптон, мы стояли на прогулочной палубе, а «Аквитания» стремительно приближалась к причалу. Как и в Нью-Йорке, внизу суетились семейства, дожидающиеся пассажиров, и носильщики, готовые развозить на тележках багаж. В ушах у меня пульсировал рев пароходной сирены, в котором слились воодушевление и страх: мне предстоит впервые увидеть Лондон. Выяснить, поможет ли это странствие наконец-то определить, кем и чем должна стать Делли.