чтоб остыть от революций и потерей,
чтоб зажить повеселее и, по мне,
тем в истории остаться, мой Валерий.
Ни диктатором не слыл я, ни рабом —
просто личностью, способной на поступок.
Что ты ангел, тоже верится с трудом —
в мире нынешнем все больше проституток
политических. Тебе открою дом
одному из братьи пишущей в Кампанье,
мы ведь знаем, что не оргией – трудом
раздвигаются границы расстояний
меж веками. Вдохновение несло
нас с тобой, Катулл, обоих дальше, выше.
Что за разница: мечом или стилом —
летописец одинаково припишет
к Риму нас рубежной эры. Тяжело,
как всегда, переворачивать страницы
несвершенного. И тут твое стило
даст хоть как-то пред потомками отмыться.
Знаю я, тебе не нравится, что ввел
я в свой круг одних военных да чиновных —
что ж, признаюсь, мой Валерий, произвол
неизбежно отразится на достойных.
Да, воруют, но не больше, чем осел,
тот, что был из вашей братии дворянской…
Ты вот тоже разошелся – произвол! —
выйди в люди, пошатайся по крестьянству.
Рим расцвел: театры, бани, акведук,
восстановленные храмы и скульптуры.
И с чего ты взбеленился, милый друг,
начинается частенько с авантюры,
где посылом – обрести свободу рук,
чтоб казна своя, что государственная (коль за
это взялся, позабудь про совесть, друг!),
обернулась и в общественную пользу.
Вот пример: поднес вам Галлию – враги
сразу в вой, обогатился, мол, с насилья.
Ты хоть в этом мне, приятель, под-моги:
дай им волю – и тебе подрежут крылья
за талант ли, за богему, за долги,
за любовницу, доведшую до пыток.
Делай в тайне все, что хочешь – не моги
только выступить, Валерий мой, открыто,
постарайся эту серость обойти,
что страшится гонорок свой поутратить.
У великих, мой Катулл, свои пути,
наплевать им, как их вспомнит обыватель.
Ты из тех же, что и я: казнить – простить
для тебя, посланца свыше, тот же росчерк!
Так зачем ты на моем стоишь пути —
про любовь свою пиши, ведь это проще.
Ах, любовь… как не податься в этот миф,
этот зов, такой отчаянный, но хрупкий!
Я, конечно, уважаю твой по-рыв —
только голову терять от каждой юбки…
Кто не скажет, чуть в любовниках побыв,
каково делиться с кем-то на 2, на 3?
Сколько лучше срезать вовремя на-рыв,
хоть лишь вспомню, что за грудь у Клеопатры,
что за… Надо ж, снова лишнего сболтнул —
вот что значит, не в свою дуду играю.
Здесь тебе, пожалуй, равных нет, Катулл,
я, военный и политик, где-то с краю.
Спать на жестком, будоражить караул
по ночам, а не любовь – моя докука.
Хотя тоже я подергался, Катулл,
хотя тоже не промажу, как из лука.
Лучше, друг мой, приспустить на тормозах,
что тебе наобещают эти суки.
Как-то больше доверяю я глазам
в этом деле, где протягиваю руки
и беру… Такое б мог порассказать,
как с кем спал (ничуть не хвастая, конечно),
но скажу – не доведут тебя глаза
до покоя в этой склонности сердечной.
Будь попроще, мой Валерий, не гонись
за особым выражением на роже:
даже ночью раздевая, пальцы вниз
кинь по телу – все у них одно и то же.
У твоей очередной, слыхал, каприз,
доложили мне, что мечешься ты снова.
Чем активнее ты катишься на низ,
как ни странно – ярче, подлиннее в слове.
Тебя лихо подцепила на крючок
эта баба (сомневаюсь, что любила —
так… играла). Хоть признаю, мужичок,
в этой слабости твоя окрепла сила,
слог созрел. Но дай мне слово, что молчок
на мои дела – варись в своей бодяге.
Я был тоже не последний мужичок —
вот об этом и бесчинствуй на бумаге.
Что тебе слепить конфетку из говна…
так пиши об эротическом и прочем,
