В саду пустовавшего дома росла хурма, на которую я положила глаз. Дерево было усыпано плодами, покрытыми голубоватым налётом. Каждый день я с нетерпением разглядывала их из кухни – ещё две недели, и можно будет собирать. Но тут подселились эти семеро, и мне оставалось лишь с завистью наблюдать.
Четвёртый по счёту мальчик, По-тян, сжигая листья, спросил:
– Мам, а когда уже можно срывать хурму?
Низенькая полная мать улыбнулась, взглянув на дерево:
– Ой, нет, ещё рано. Зелёные, живот заболит.
Я тоже разглядывала сквозь ветки тёмные плоды с чёрными пятнышками.
Осень стояла сухая – половинки облаков порхали вместе с листьями. Дождя не было совсем. Из соседского дома в мою рабочую комнату доносились разговоры:
– Скоро похолодает… Ой, смотри, когда я говорю, изо рта пар идёт! – это голос старшей дочери, четырнадцатилетней Сумико.
Вскоре после их переезда двенадцатилетняя Кэйко и По-тян принесли вечером письмо. На конверте стояло имя Коидзуми Кокусэки.
– Ах, вот как… Передайте отцу, что он может зайти, если хочет, – сказала я.
Мальчик тут же нырнул под забор, чтобы позвать отца.
Кэйко сидела с невозмутимым видом:
– У вас такой тихий дом…
Мне вдруг стало неловко, и я включила радио:
– Вот, послушайте.
Как раз играли «Итальянку в Алжире» Россини с красивыми трубами. Кэйко, в красно-чёрной пёстрой кофте, прятала руки.
– Ну-ка, покажи тёте свои ручки.
Она нерешительно протянула ладони – милые, но грубые, как у взрослой.
– Ты помогаешь на кухне?
– Да, варю рис, – та застенчиво улыбнулась.
Я совсем не знала Коидзуми Кокусэки и размышляла, о чём с ним говорить, когда По-тян привёл гостя. Тот, громко хохоча, ввалился в комнату, будто к себе домой, и уселся рядом с моей матерью, приведя её в изумление.
С полотенцем на поясе и в пёстрой юкате сына он выглядел настоящим горцем.
– Триста иен в месяц уходит… – рассказывал он.
«Как же тяжело», – подумала я.
Глядя на Кэйко, любившую возиться на кухне, я вспомнила себя в одиннадцать лет, когда жила у бабушки и варила рис. Пухлые щёки девочки напомнили мне моё детство.
– Кэйко, хурма уже поспела?
– Ой, эту хурму? Мы ждали-ждали, а хозяин всё забрал. Обидно.
На следующее утро, выглянув из кухни, я увидела, что все зелёные плоды сорваны, а под деревом – ещё больше опавших листьев.
Футико, что-то бормоча, привязывала к ветке верёвку от угольного мешка, чтобы сделать качели.
– Упадёшь! – крикнула я.
– А хурма улетела на небо! – ответила она, завязывая узел. – Мама разрешила качели!
Я пошла в овощную лавку на холме и купила два сё сладкой хурмы, немного отнесла соседям.
Из кухни я видела, как Футико, жуя хурму, напевала:
– Футико, а папа где?
– Пьёт сакэ.
– А мама?
– С малышом.
– А старший брат?
– В школе.
– Старшая сестра?
– Маме помогает.
– Кэйко?
– В школе.
– Сатико и По-тян?
– Тоже в школе.
– А малыш?
– Агукает!
– Хурма вкусная? – спросила я.
– Яблоки больше люблю, – ответила она, оскалив белые, как у мышки, зубки, и принялась грызть кожицу.
Мне вдруг захотелось ребёнка. Выйдя во двор, я потянула Футико за ручку через забор:
– Иди ко мне. Расскажу интересное.
Она прижала ухо к моей щеке. Рассмеявшись, я тоже прошептала: «Знаешь что…».
Детский запах молока вызвал незнакомое щемящее чувство, сердце забилось часто-часто.
Присев на опавшие листья, я закрыла лицо руками.
– Мы в прятки играем! – крикнула пятилетняя Футико с верёвкой в руках и убежала.
В этом году та семья переехала в Сагиномия. На соседской хурме уже висят маленькие плоды, но сегодня нет солнца – наверное, кислые.
