От дома человека по имени Ямадзаки, если спускаться по склону Додзака, видна крыша ателье господина Фукудзава Итиро. В одном из переулков, рядом с домом, сгоревшим дотла – торчат только почерневшие балки, – я заметила дом, сдающийся внаём. Перед ним буйно цвели шалфеи.
Дом старый, ветхий, с двумя входами. Ставни отсырели, впитав воду. Клумбу обложили пивными бутылками, но внутри неё – кучи мусора, валялась вывеска какого-то общества медсестёр.
«Жить здесь не хочется», – подумала я.
Я вышла на трамвайную линию Додзака, пересекла её и свернула в переулок у красильщика. Это уже был девятый квартал Ниппори в районе Аракава.
Слово «Аракава» звучало так, будто это где-то очень далеко. Устав бесцельно искать жильё, я побродила по улице с лавками старьёвщиков, угольщиков и рыботорговцев. В своём длинном пальто, развевающемся на ветру, я походила на китаянку.
Угольщик грел воду на брикетах в колбе с красной жидкостью, привлекая внимание прохожих. Я тоже ненадолго задержала взгляд.
Запахи лапшичной, суши-закусочной, пекарни с тайяки. Играла пластинка.
Я прошла мимо святилища в Табата, полюбовалась забавной статуей енота перед камнерезной мастерской, поднялась без цели по кирпичной дорожке у храма Сува.
Мимо шли школьники. У всех нездоровый вид. Может, от холодного ветра. Лица у них были синеватые.
Ближе к кладбищу Янака шансов найти жильё не прибавилось. Я просто брела, и в голову лезли самые грустные мысли.
У школы Асакура я удивилась помпезному зданию. На крыше стояла бронзовая статуя.
«Похоже на дом, который понравился бы провинциалам», – подумала я.
Я прошла между камнерезом и кондитерской и вышла к кладбищу Янака. Здесь было свежо и спокойно. В садах храмов цвели камелии, деревья уже окрасились в осенние тона.
На широкой улице у статуи Каваками Отодзиро (1864—1911, актер, театральный и политический деятель – прим. ред) я немного отдохнула. Две девочки ели мандарины. Глядя на них, я почувствовала кислый привкус на языке.
Статуя Каваками Отодзиро изображала его молодым.
«Я ведь ни разу не видела его спектаклей», – подумала я, и сама почувствовала себя ребёнком.
За монументом был общественный туалет, люди входили и выходили.
Я пошла к крематорию Янака. Ивы перед ним, несмотря на ноябрь, всё ещё зеленели.
Напротив, через дорогу, была маленькая лавка рамок. Кажется, её не перестраивали с давних времён. Я свернула налево у камнереза и вошла в Сакурагитё. Там увидела скромный дом с табличкой «Сдаётся».
Из-за забора торчало старое, почти голое дерево сарусубэри. Оно напомнило мне дом господина Кавабата.
Я нашла управляющего и попросила показать дом. Из-за долгого простоя он был сырым и мрачным.
Управляющий – седой старик лет семидесяти, возможно, тугой на ухо – громко спросил: Где вы сейчас живёте?». «В Отиаи», – ответила я.
Он повторил «Отиаи», не обращая внимания на мой вид, и, опираясь на палку, повёл меня внутрь.
Прихожая – четыре с половиной татами, гостиная – восемь, комната для служанки – три, отдельный флигель – шесть. Всё приличное, но меня напугала странная комната в две татами за нишей в гостиной.
– «На втором этаже восемь татами, хороший вид», – сказал управляющий, медленно поднимаясь по крутой лестнице.
Я последовала за ним. В темноте, на середине лестницы, я вдруг вспомнила рассказ Сато Харуо «Дом с привидениями» и затряслась.
Лестница делала поворот, становилась ещё круче. Наверху было совсем темно, только стук палки управляющего раздавался в коридоре.
