Быстро бежала львица, как никогда не бегают львы. Быстро летела по золотому песку колесница царевича, словно по мощеной дороге.
Медленно шла свита, воины и сановники, – проваливаясь на каждом шагу в песок по самые бедра. Они кричали царевичу вслед, что это злое колдовство, но он не слышал их и продолжал свою погоню.
Когда они скрылись из вида, а Амель-Мардук выпустил последнюю стрелу из своего колчана – все стрелы при полном безветрии летели почему-то мимо, – львица вдруг обернулась, и прыгнула, и впилась зубами в шею лошади, что тянула колесницу царевича, и разорвала ей горло.
Амель-Мардук упал с колесницы, но быстро встал и, отбросив лук, вытащил меч. Львица с мордой, выкупанной в лошадиной крови, по-кошачьи умывалась.
Амель-Мардук стал медленно к ней подходить.
Львица же, умывшись, стала чистая. Забыла она одно только маленькое пятнышко на сгибе правой передней лапы. Она пошла прочь от царевича, постоянно оглядываясь, словно приглашая за собой.
Амель-Мардук последовал за нею, но меч свой в ножны не спрятал.
Вдруг львица пропала за песчаным холмом. Амель-Мардук поспешил за нею, а когда взобрался наверх, увидел, что перед ним простирается оазис, пестреющий зеленым, желтым, голубым.
Царевич спустился вниз и попал в райское место. С ветки на ветку перелетали разноцветные птички. Высоко в небо были устремлены финиковые пальмы, а чуть ниже них располагались кроны персиковых деревьев. На глади озера росли кувшинки и лотосы. Царевичу хотелось искупаться, но он помнил о том, что где-то здесь бродит львица и может напасть на него из-за сплетенных ветвей. А у него нет больше лука и воинов, только один меч, и даже если она не застигнет его врасплох, бой с ней будет тяжелым.
Но вместо львицы он встретил женщину с желтыми глазами. Она сидела на пороге шатра, убранная так прекрасно, трогала своими полными руками золотую лиру, а перед ней стоял кувшин с финиковым вином и блюда, полные фруктов.
Царевич сел подле нее, и она налила ему в бокал вина, а после начала играть на лире. Звуки музыки были так чудесны, что начали усыплять Амель-Мардука, но что-то не давало ему покоя: то ли желтые глаза женщины, то ли красное пятно лошадиной крови на правом ее локте…
– Ну, полно, – сказала она и одернула рукав пониже. – Какая тебе разница, женщина или львица?
Глаза его налились, словно бычьи, и он взял ее прямо там, на ковре перед шатром, а когда, утомленный любовной игрой, лег рядом с ней и закрыл глаза, то все звуки – пение птиц, шорох тканей, журчание воды – вдруг пропали.
Он открыл глаза и увидел, что нет ничего – ни шатра, ни девы, ни оазиса. Только бесконечная пустыня. А семя его излилось в песок.
Он нашел своих спутников, вернулся домой, оставшись с горьким чувством обмана в душе, и постарался поскорее забыть это все. И так крепко забыл, что очень удивился, когда девять месяцев спустя ему принесли корзину, найденную у входа во дворец.
В корзине лежала хорошенькая новорожденная девочка.
А повыше правого локтя у нее было красное родимое пятно.
Одним утром – тем утром, что отрезало от живой Шемхет часть ее души – в Дом Праха постучал отряд стражников.
Привратник, глядя на них, помедлил, прежде чем открывать. Но капитан стражи сказал:
– У меня приказ царя.
И тогда привратник открыл им ворота, ведь ничто не может быть выше воли царя, а сам побежал предупредить жриц.
Убартум, Шемхет, Айарту приготовились гадать и взяли уже умерщвленного черного ягненка, чтобы разрезать его печень и узнать ответы на свои вопросы. Шемхет занесла нож, но он, словно рыбка, выскользнул из ее пальцев, чиркнул по ним и упал на пол. Это была лишь царапина, однако нож, обагренный кровью жрицы, больше не годился для гаданий, и сама Шемхет не могла больше их проводить.
