Потребовалось несколько мгновений, чтобы очнуться и медленно положить перед шефом заявление.
Снова зазвонил мобильник. Загорулин принял вызов, но при этом взял в руку заявление и откинулся на спинку кресла. Я стиснула зубы. Пауза. Черт, это плохо. Шеф всё же не совсем дурак. И вполне способен, разговаривая с кем-то, оценить масштаб беды.
С каждой секундой он мрачнел. Отвечал при этом отрывисто и односложно. Совсем не так, как ворковал до этого со своей зазнобой.
Медленно отключился. Перехватил заявление двумя руками. Прочитал ещё раз. Я сохраняла невозмутимое выражение лица. Только без нервов. Всё так, как и должно быть. Ещё чуть-чуть — и всё решится.
Загорулин положил бумагу на стол, поднял взгляд на меня и мягко уточнил:
— Итак?
Для начала совсем неплохо. Он держит себя в руках. Помрачнел, конечно, но при этом молча ждал, что скажу я.
Я же все выходные обдумывала, что именно сказать. Правду — вы, дражайший шеф, мудак, и вообще меня переманили на другую работу, — отмела сразу. Понятное дело, даже если б и надо было сказать нечто подобное, подобрала бы очень мягкие формулировки. Профессионалка всё же. Но тут… Говорить о другом месте работы крайне неосмотрительно. Да, вряд ли Загорулин не узнает, что его юристку совратил… тьфу, сманил Лебедев. Поэтому решила сказать почти правду:
— Переезд, Всеволод Николаевич. Сейчас семейные дела повернулись так, что надо с ними срочно разобраться.
Загорулин чуть приподнял брови, взял ручку, постучал задумчиво о крышку стола.
— Настолько серьёзные, что надо увольняться?
— Я не знаю, когда вернусь, — развела руками я, стараясь удержать печально-скорбное выражение лица. — Здоровье ребёнка, сами понимаете.
Загорулин бросил на меня взгляд. Явно же, похабник, решил, что внебрачный ребёнок или еще что. Или что я беременна от Лебедева и говорю про будущего ребенка. Ведь по документам в отделе кадров я проходила как «не замужем». И Загорулин это прекрасно знает.
— Твой ребёнок, Ксюша? — коротко спросил он.
Объяснять, что нет и вообще… то есть, немного мой, то есть… было глупо. Только решит, что я неумело и некрасиво вру. Хочешь, чтобы тебе не поверили — скажи правду.
— Мой, — коротко ответила я.
Пусть думает что хочет. Только подставь свою чертову подпись.
— Ксюша, а почему сразу не сказала?
— Сложная ситуация, — кратко ответила я.
Загорулин вновь опустил взгляд в бумаге. Явно о чем-то раздумывал. При этом ощущение, что мой уход его не особо расстроил. Точнее, расстроил, но не глобально. Словно было что-то, чему я мешала. Может, тут уже на подходе новая юристка, которая разрешит трогать за коленку?
— Так-так, Ксения Георгиевна, вот какая вы… — протянул он.
Обращение по имени-отчеству насторожило, но встретить взгляд шефа удалось невозмутимо.
— По возможности, без отработки, Всеволод Николаевич. Вот-вот будет операция, я всё равно буду тогда писать заявление на свой счет.
Загорулин хмыкнул.
— Ставишь условия, Ксюшенька?
— Изначально поставили их мне жизненные обстоятельства, — ответила я с каменным лицом, начиная злиться. — Поэтому и выбора нет.
— Фу, как грубо, — поморщился Загорулин. Снял колпачок с ручки, получилось почему-то с оглушительным щелчком. Я едва сдержалась, чтобы не вздрогнуть.
Нервы совсем ни к чёрту. Не съест уже он меня. Даже не покусает. Что за глупости вообще?
— А я тебе самое, можно сказать, сокровенное доверил, — покачал головой Загорулин. — Вот душу и сердце всего «Адаманта».
