Врёшь, старый хрыч. Душа и сердце всего «Адаманта» — в финансовом отделе. А юристам доставалась только головная боль.
Но вслух озвучивать я этого не стала, уговаривая себя ещё немного потерпеть. Α ещё появилась какая-то необъяснимая тревога. И что хуже всего — с работой не связанная.
Вспомнив, что Загорулин пристально смотрит и ждет хоть какой-то реакции, я тяжело вздохнула. Хлопнула ресницами для убедительности. Ну, насколько это возможно. Актёрские способности имеются, хоть сегодня и не особо слушаются.
— Всеволод Николаевич, вы же понимаете…
Загорулин неожиданно быстрым росчерком подписал заявление.
— Ну, что ж. Я же не зверь какой, — сказал он ровным голосом. — Дети — цветы нашей жизни, тут и впрямь можно понять. Поработали мы с тобой неплохо, Ксюша. Хотя сама прекрасно понимаешь, специалист ты так себе. Но это, думаю, можно будет исправить, всё же до пенсии далеко. А опыт в «Адаманте» ты получила неоценимый. И смотри, не брось так же своего жениха, как меня.
Он подвинул заявление ко мне. Обалдевшей от последних слов. Значит, и дура, и некрасивая. Тьфу, то есть предательница.
И смотрит ещё, тварь, едва ли не с отеческим укором. Я потеряла дар речи, только мысленно сумев восхититься. Это ж надо было так вывернуть! Одновременно и увольняемую опустил, и себя поставил на место всепрощающего и всепонимающего начальника. Я бы даже зааплодировала, да только настроения подкалывать и язвить нет.
— Да, — медленно сказала я, выдыхая — резолюция в углу заявление гласила, что уволить Вавель К.Г. сегодняшним числом. — Опыт я и правда получила… неоценимый.
Сколько было убито нервов, сосчитать сложно. Да и бессонные ночи тоже имелись. Не говоря уже про мандраж перед встречей с «Фемидой», которая после ведения дел Касумко могла раздавить фирму словно муху.
Загорулин еще некоторое время смотрел на меня. Кажется, хотел сказать что-то, но потом только махнул рукой.
— Ира все бумаги выдаст, скажешь Серёже — сотрет учётку. В общем… удачи.
Я медленно поднялась.
— Спасибо, Всеволод Николаевич.
Слезы в голос подпустить не получилось. Впрочем, откровенной радости тоже не прозвучало, так что уже хорошо.
— Скажите Ирине, чтобы зашла ко мне. Всё, надо работать. Не задерживайте, Ксения Георгиевна.
Оказавшись в приемной, я наконец-то вздохнула с облегчением. Ира настороженно посмотрела на меня.
— Неважно выглядишь, — едва я приблизилась к её столу, сообщила она. Но когда увидела заявление, только сдавленно ахнула. Неверяще так перевела взгляд на меня.
— Ты что… Вы так поссорились?
— Нет, — покачала головой. — Мы не ссорились. Просто… долгая история, в общем. С работой не связана. И зайди к Всеволоду Николаевичу. Сейчас.
«Ещё как связана», — мелькнула мысль, только озвучивать этого не стоит.
А Лебедев и так всё прекрасно знал.
Стоило покинуть приёмную, как в кармане зазвонил мобильный. Я сделала глубокий вдох, приказав себе немедленно успокоиться. Вот откуда тревога. Нажав на вызов, поднесла трубку к уху и спокойно ответила:
— Добрый день, Анна Валерьевна.
Звонок главврача «Сианы» — клиники, где лежит Никитка, заставил неслабо понервничать. Правда, всё оказалось не так страшно, как сразу нарисовало воображение.
— С мальчиком всё хорошо. Появилась возможность провести операцию завтра. Что скажете, Ксения Георгиевна?
Что тут скажешь… Я шла по коридору, коротко кивая попадавшимся навстречу сотрудникам. Операция — такая вещь, что чем раньше, тем лучше. Но только тогда надо сегодня успеть встретиться с Медовиковым, предупредить Дианку и… Лебедева. Точной даты он не назначал, но мы договорились, что я позвоню.
