Зато я выиграл немного времени. Мысли неслись заполошно, обгоняя друг друга, перебивая, сплетаясь воедино. Я вдруг представил, что впереди не просто развилка улиц, на которой можно свернуть влево или вправо, оказавшись дома у меня или у Ксюши, а развилка настоящая, меняющая судьбу.
Вот я везу её домой. Прощаюсь, еще раз убеждаю, что проблем с работой не будет. Провожаю взглядом, жадно осматривая фигуру. Думаю про запах тела и волос, теплоту кожи, вкус поцелуев и более интимных касаний, которые возможны, — все то, что складывается в единый облик человека, которого я почти потерял. И готов был с этим смириться.
Я сам уеду домой, а завтра или послезавтра Ксюша придет в «Фемиду» и начнёт работать. Хорошо работать, на совесть. И может быть, что-то и получится. А потом сойдёт на нет, как и нелепая шутка с женихом и невестой. Страсть и новизна притупятся, а взамен ничего не появится. Может, мы останемся хорошими приятелями, насколько это возможно у начальника и подчиненной. Может… Да какая разница? В конце этой дороги — пустота. Снова и снова холодное, тоскливое одиночество под маркой любви к себе и якобы свободы.
А если нет? Если сделать то, о чем мелькнула шальная мысль, когда я понял, что препятствий на самом деле нет? Что мешает-то? У Ксюши ребенок… Ну и что, бывает. У женщин вообще бывают дети, это нормально.
Нам придётся работать вместе, и в конце концов, история о женихе и невесте перейдет из шутки в правду. Да и плевать! Там видно будет. Зато взамен… Я облизнул губы, представив, что получу, если только…
— Глеб, — напряжённо позвала Ксюша, и я понял, что отсрочка «на подумать» закончилась. — Мы куда едем? Я думала — ко мне.
— Ксюша…
Я вздохнул, не оттягивая неизбежное, но чувствуя себя так, как чувствуют миг перед прыжком в холодную воду, ударом судейского молотка или шагом в кабинет врача.
— Ксюша, одну минуту, ладно? — попросил я, сворачивая к скверу уже почти перед самым домом и останавливаясь.
Здесь темно, только фонарь сверху озарял площадку сквозь ветви деревьев, да приборная панель давала достаточно света, чтобы разглядеть лица друг друга. Ксюша смотрела настороженно, и эту настороженность хотелось стереть, смыть. Как и усталость, и недоверие, и затаенный страх оказаться ненужной, который я чувствовал очень глубоко за официальной вежливостью и нежеланием пустить к себе ближе. Чувствовал, потому что знал его и за собой.
— Ксюша… — начал я, крутя в руках ключи от машины с тяжелым холодным брелоком из малахита. — Давай ты меня выслушаешь очень внимательно, хорошо? И сразу договоримся, что это не шутка или тому подобная глупость. Идёт?
— Как скажешь, — так же осторожно ответила она, и я молча выругал себя — нашёл когда отношения выяснять.
Но сказать надо именно сейчас. Пока общие переживания, пусть и по разному поводу, поставили нас перед нашими страхами и дали передышку.
— Ксюша, ты не хочешь переехать ко мне? То есть… насовсем.
Вот и всё. Слово сказано, упало в тишину, и мне стало самую малость легче. Ксюша ошарашено молчала, и я торопливо продолжил:
— Я понимаю, что это неожиданно. У тебя наверняка куча вопросов, условий, может быть… Все обсуждаемо. И не имеет абсолютно никакого отношения к работе. Ксюша, пожалуйста, только не вздумай заподозрить, что я тебя к чему-то принуждаю или манипулирую нашим рабочим договором. Такого я бы никогда себе не позволил. Если откажешься, я тебя сейчас отвезу домой, и больше мы об этом не заговорим. Если нужно подумать… Ты ведь можешь просто переночевать у меня ещё раз, правда? Без всяких обязательств. А утром ответишь. Или не утром… Ксюша, мне очень хочется, чтобы ты согласилась. Я, наверное, выбрал неправильное место и время, надо было романтичнее… Но я не мог сейчас тебя отпустить, не сказав этого. Что бы ты ни решила. Я хочу, чтобы ты жила со мной. Со всеми вытекающими последствиями. То есть стала моей женой.
