Это был не цинизм. Это была болезнь. Профессиональная деформация души. Он был настолько поглощен изучением правил этой уродливой игры, что разучился быть ее участником. Он стоял в тени, чувствуя себя умным, проницательным, выше всего этого. Но в то же время его охватывал липкий, тошнотворный ужас от собственного бездействия. Он был соучастником. Соучастником по умолчанию. Его невмешательство было таким же действием, как и толчок Ричарда.
Он мог бы шагнуть вперед. Но что бы он сказал? Что бы он сделал? Его присутствие только усложнило бы ситуацию. Ему пришлось бы играть роль. Роль «заботливого зятя». А он так устал от ролей. И он просто стоял, затаив дыхание, и ждал, чем закончится этот акт пьесы. Он был самым жалким из них всех, и он это знал.
Бренда услышала шум падения из своей спальни на втором этаже. Это был негромкий, но отчетливый звук – глухой удар, затем еще несколько, более легких. В этом доме, где каждый звук был выверен, любой диссонанс резал слух. Она отложила книгу и прислушалась. Тишина.
Она не испугалась. Ее первой реакцией было любопытство. Холодное, почти научное.
Она бесшумно встала, подошла к двери и приоткрыла ее. Ничего. Она вышла в коридор, ее босые ноги не производили ни звука на толстом ковре. Она подошла к перилам галереи, которая опоясывала холл второго этажа, и посмотрела вниз, в сторону кабинета.
И она увидела.
Дверь в кабинет была открыта. В прямоугольнике света она видела все, как на ладони. Леонора на коленях. Неподвижное тело ее мужа. Темное пятно на ковре. Она не могла видеть выражения их лиц, но поза Леоноры – суетливая, отчаянная – говорила сама за себя.
Бренда не испытала ни шока, ни горя. Она испытала только одно – острое, кристально чистое чувство неизбежности. Вот оно. Произошло. Тот момент, которого она ждала, который она предчувствовала, наступил.
Она оставалась у перил, неподвижная, как статуя. Она была идеальным свидетелем – незамеченным, бесстрастным. Она видела, как Леонора в панике роется в аптечке, как пытается что-то сделать. Она видела, как бесполезны и бессмысленны были ее действия.
Она могла бы закричать. Позвать на помощь. Сбежать вниз. Но что бы это изменило? Франклин был уже не здесь. Его тело еще дышало, но его самого уже не было. Она это чувствовала. А все остальное было просто агонией. Агонией человека и агонией старого миропорядка.
Ее мозг работал быстро, как компьютер. Она оценивала ситуацию. Раскладывала ходы на несколько шагов вперед. Ричард, очевидно, сбежал. Леонора в истерике. Стивен, скорее всего, прячется где-то, анализируя ситуацию. Сейчас начнется хаос. Приедут врачи, полиция. Будут вопросы. И ее позиция была самой уязвимой. Молодая вдова. Очевидный мотив.
Нужно было действовать. Но ее действие заключалось в бездействии. Она не должна быть первой, кто его найдет. Она не должна быть свидетелем паники Леоноры. Она не должна быть нигде поблизости. Ее алиби должно было быть безупречным. Она была в своей комнате. Она читала книгу. Она ничего не слышала.
Бренда молча смотрела вниз еще несколько секунд, фиксируя в памяти каждую деталь сцены. Затем, так же бесшумно, как и появилась, она отступила от перил, вернулась в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь. Она подошла к кровати, взяла книгу и снова легла. Она держала книгу перед собой, но не видела букв. Она смотрела на белую стену, и на этой стене, как на экране, она уже прокручивала варианты своего будущего. Будущего, которое только что, несколько минут назад, началось.
