Угрюмые скалы бросали рваную тень на прибрежные валуны, лёгкий бриз снежной крошкой рисовал на льду узоры. Вверху что-то скрипнуло, зашуршало, колыхнулось…
Внезапно над головой ухнул порыв воздуха, будто взмах крыла огромной птицы. Катя жёстко толкнула Лёню, и они вместе повалились на землю. Рядом, обдав их едкой пылью, рухнул кусок скалы. С гомоном взлетели растрёпанные чайки, а на упавших могильно пахнуло сырой землёй.
Лёня вскочил, яростно оглядываясь. Держа наготове пистолет, он пронизывал взглядом каждый клочок ландшафта. Сверху на него скалился утёс с отколотым краем, похожим на дырку от вырванного зуба. Вокруг ещё дымилась пылью рассыпанная груда каменных осколков.
Катя сидела на берегу и, хрипло дыша, вытирала окровавленные губы. Падая, они с Лёней ударились друг о друга лицами. Теперь его щёку и подбородок покрывали алые отпечатки. Было что-то интимное и роднящее в том случайном кровавом поцелуе. Катя вынула из кармана кинжал, когда-то подаренный Русланом. Она отколола несколько кусков от прибрежного льда и поднесла один из них к разбитым губам. С озера дунуло холодно и колюче. Жадно сглотнув свежую волну, Катя продолжала крошить наледь.
– Знатный клинок, – сдерживая дыхание, Лёня кивнул на кинжал.
– Приложи к лицу, – Катя протянула ему кусок льда.
Распахнутые глаза Лёни сверкнули как грозовое небо.
– Это же… – он грубо выругался и махнул на скалу, – это покушение на полковника ФСБ! Завтра же расследование!
– Тихое… – сквозь опухший рот процедила Катя. – Расследование со спецами. Может, этот камень сам откололся? Место тут лихое. Здесь с древних времён духи живут. И души шаманов.
– А ведь ты меня спасла, тигрица!
– Да, – буркнула Катя, пряча ухмылку, – и теперь часть твоей души – моя!
Лёня, задрав голову и зло щурясь, смотрел на скалу.
– Ты права. Надо по-тихому. Сначала я сам изучу. Возьму ребят из альпинистского клуба. Поднимемся и глянем, какие версии… Я же лет этак десять по горам лазил, в спасательных бригадах работал.
У Кати ныли зубы, в голове шумело. «Порой от себя бы спастись… Надеть бронежилет, который защитит от обломков бывшей любви, или спасательный круг, чтоб не утонуть в своей памяти!»
Лёд у её губ растаял, и в руках снова блеснул кинжал. Его лезвие кололо сосульки. Зить-зить-зить… И этот щемящий звук отдавался во всём Катином теле. Руслан… Забыть, забыть!
– Конечно, Женечка! Тем более что родственники там. А Израиль! Ох! – Лиля сложила густо напомаженные губы в алый цветок и звонко причмокнула: – Там столько красот! Тут-то у тебя что? Если бы ты хоть в Иркутске жила. Да и маму там подлечишь.
После смерти отца и неудачной попытки поступить в мединститут жизнь казалась Женьке беспросветно тусклой. А тут ещё и мама заболела. Артроз бедра позволял ей теперь передвигаться лишь с костылем или тростью.
– Так вы ж евреи! – заверещала соседка, выслушав печальные девичьи откровения. – То есть мама твоя. Значит, и ты тоже… Чё тут сидеть? Я бы уж давно укатила, – она мечтательно подняла глаза. – Езжай, Жека! Ни снега, ни холодищи этой. Я к тебе в гости приеду, замуж за местного выйду, и заживём мы опять рядом!
Из всех взрослых, окружавших Женю, самой умной она считала тётю Ульяну, сестру отца. Вот к ней в Иркутск и рванула за советом единственная племянница.
– А что, – Ульяна распрямила крупные плечи, – едет народ, и довольны все. А ты ведь у нас, Жека, не по годам мудрая, я бы сказала, прозорливая. Будто не ты Сонина дочка, а она – твоя. Вот и Вася такой же был, царствие ему небесное! – она торопливо перекрестилась. – Он с детства, как маленький старичок, всё понимал.
