Виват Елисавет! - страница 8

За окном мела метель, выл ветер, словно оплакивал горькую Сонину судьбу.

Едва отступила чернильная темнота и засерел унылый зимний рассвет, Владимир велел седлать коня. Данила подробно объяснил, как добраться до Сольцева кратчайшей дорогой через лес, и предлагал сопроводить. Но Владимир, боясь задержки, отправился в путь один.

Метель уже не мела, сквозь низкие облака сочился поздний тусклый рассвет. Конь вяз в снегу, с трудом передвигаясь по лесу. Время шло, Владимиру казалось, что восемь вёрст, отделявшие Ожогино от Сольцева, он давно уже должен был проехать, а село всё никак не показывалось.

Наконец, когда напряжение достигло предела, лес поредел, за деревьями наметился просвет, и напряжённое, как всё естество, ухо уловило знакомый звук, с которым ударяет молот по наковальне.

Владимир пришпорил усталого коня и выехал на околицу села возле самой кузни. Чтобы не терять ни секунды драгоценного времени он, не спешиваясь, подъехал к воротам, почти въехав внутрь, и крикнул:

— Подскажи, любезный, как к церкви проехать?

Голый по пояс богатырского сложения мужик вытаращил на него глаза. А двое чумазых мальчишек-подмастерьев ещё и рты поразинули, словно к ним вдруг пожаловал сказочный человеко-конь китоврас и попросил подковать его на все четыре копыта.

— Ну! Чего молчишь, остолбень! — рявкнул Владимир. — Где здесь церковь?!

Должно быть, вид у него был совершенно безумный, потому как пацанята, точно мыши, порскнули по углам, а кузнец, аккуратно пристроив на наковальню молот, осторожно приблизился.

— Церква? — переспросил он озадаченно. — Дык в Сольцеве, барин… У нас нету…

Внутри всё враз заледенело, будто из кузни пахнуло не жаром, а пронизывающим стылым ветром.

— А это что за село?

— Деревня, барин. Никольское.

— А Сольцево далеко?

— Двунадесять[6] вёрст.

Застонав, он закрыл руками лицо.

__________________________________________

[6] Двенадцать

***

И вновь Владимир гнал измученного коня по заснеженной дороге. Лошадь дышала хрипло, с натугой, от крупа валил пар. Владимир чувствовал, что ещё немного, и конь упадёт. Он опоздал… опоздал…

Окончательно развиделось, и сквозь облака даже временами проглядывало усталое, как его лошадь, блёклое солнце. Но он всё пришпоривал, понукал едва живое животное, с боков опадала розовая пена.

— Господи, пожалуйста, помоги! — шептал Владимир, точно в горячке. — Не дай мне опоздать! И я больше ни о чём и никогда тебя не попрошу…

Священник дочитал отрывок из Евангелия и следующие за ним молитвы, тяжело ступая, взошёл в алтарь и вынес потемневшие от времени медные венцы.

— Венчается раб Божий Парфен рабе Божией Софье во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь, — трижды возгласил батюшка и протянул Парфёну расположенный на венце образ Спасителя.

Тот поцеловал образок, и венец возложили ему на голову.

— Венчается раба Божья Софья…

Соня зажмурилась, глотая слёзы.

***

Владимир галопом подлетел к бревенчатой приземистой церквушке, на ходу соскочил с коня и ворвался внутрь.

У алтаря, низко опустив голову, стояла Соня, с ней рядом рослый мужик, перед ними — невысокий седой священник с венцом в руках.

— Венчается раба Божья Софья рабу Божию Парфену…

— Стойте! — закричал граф бешено. — Остановитесь!

Священник вздрогнул, и венец, выскользнув из рук, с весёлым звоном покатился по полу, люди заозирались.

Владимир подбежал к стоящим, схватил Соню, глядевшую на него точно на привидение, и прижал к себе. Парфён, сжав кулаки, шагнул навстречу: