Когда, наконец, я оказался в отделении, был уже одиннадцатый час. Мне показали мое рабочее место, состоявшее из такого же, как и у всех, полированного стола и довольно хлипкого стула. После обеда я взял отвертку и как следует завернул на нем все шурупы, какие нашел. Скрипеть стул меньше не стал, но развалиться подо мной больше не пытался.
Мой стол стоял напротив стола прапорщика Никоненко, который, сменившись с наряда, ушел. Стол стоял не просто напротив: столы подпирали друг друга для большей устойчивости.
В армии с мебелью везде беда. Сергеич, сотрудник 4-го отделения, фронтовик, так и не вспомнил, когда эта мебель поступила в военкомат, до того, как барона Врангеля разбили или после…
До обеда я побродил по военкомату с познавательной экскурсией. Конев не возражал. Здание военкомата было старинным, постройки 1895-го года. Купчина строил – для себя. На первом этаже у него был кабак, на втором он жил сам. Шумновато, наверное, было, с кабаком внизу, но это дело вкуса. В 1918-м советская власть дом у него отобрала и отдала уездному военному комиссариату. Эти сведения я почерпнул у Сергеича в ходе краткой ознакомительной лекции. Два этажа, довольно крохотные кабинеты, фигурная крыша. С этой крышей воевали все военкомы. Дело в том, что верх здания вместе с крышей купцом был выполнен в готическом стиле и почему-то признавался за памятник архитектуры. Но только в том смысле, что не разрешали его перестраивать. Средств на поддержание этого памятника в мало-мальски сносном состоянии не выделяли никогда. В результате башенки, хоть и сделаны были добротно, начали понемногу разрушались. А раз начали, то уже не останавливались. Сто лет, целый век, непросто прожить, хоть людям, хоть кирпичам. И крыша, выглядевшая издали как средневековая тевтонская крепость, а при ближайшем рассмотрении, как горб у верблюда, текла решетом…
Во дворе стоял гараж из нескольких боксов, в которых парковался наш служебный транспорт. Вместе с двухметровыми бетонными плитами гараж образовывал закрытую территорию…
Полдня я знакомился с окружающей обстановкой, людьми. Какое-то неясное чувство мне подсказывало, что здесь я надолго…
Сдав предписание начальнику 3-го отделения подполковнику Семенову и заполнив пару анкет и карточек, я вернулся в свое отделение. Прошел мимо улыбчивого призывника, видимо, планирующегося к завтрашней отправке, поскольку я услышал перечень принадлежностей, которые ему необходимо иметь с собой. Одежда по сезону и погоде, кружка, ложка, зубная щетка и так далее…
День, понятно, был суматошным, как бывает первый день, где бы то ни было. Я наслаждался этими часами и минутами. На службе так редко бывает. Наказывать меня еще было не за что, хвалить…, на похвалу в армии рассчитывать наивно. Кроме того, не наказание в армии – это уже поощрение. Шучу…
Так что жизнь прекрасна, на улице май, и карьера почти с чистого листа! Я был в приподнятом настроении. Оно не испортилось даже после того, как мой начальник, подполковник Конев, под конец рабочего дня вызвал меня к себе и объявил, что завтра мне придется доставить призывника на сборный пункт. Да и чего ему портиться, служба есть служба. Доставка призывников – ее часть.
– Понимаешь, больше некому, – сказал Конев, – я завтра в наряд, а у Никоненко отчет горит.
К этому дню я уже знал, что начальники отделений доставляли призывников на сборный пункт облвоенкомата только по крупным праздникам, не чаще одного-двух раз в период призыва, и то брали с собой помощников, а некоторые начальники, из числа крупных полководцев, вообще не возили. Так что ничего странного в словах подполковника Конева я не нашел. Но все равно приятно, что начальник поясняет подчиненному мотивы своих распоряжений. В дивизии никто ничего не пояснял. Выполнить, об исполнении доложить – вот и все пояснение.
