— Ещё что надобно? — осторожно спросила Трину.
— Нет, пусть Корна берет, я подожду, — великодушно согласилась она, на что та окатила ее ядовитым взглядом, и тут же вздернула подбородок.
— Мне антидетное, приготовь, Аса, — гордо молвила соседка. — Два, нет, лучше три.
Понимая, что у кого-то намечается интересный вечер, кивнула.
Глянув на соседку ненавидящим взглядом Трина демонстративно фыркнула, забрала свою растирку и удалилась, громко хлопнув дверью.
— Уф, гадюка! — прошипела вслед Корна и остановила меня, когда я уже потянулась к полке. — Нет, антидетное не надо, не понимаешь, что ли? Это я для нее сказала. Пусть помучается, посоображает кто. Кстати, где Агла? Мне зуб надо заговорить. Агла нужна!
В общем, день тянулся как обычно.
Уже близился вечер, когда в лавку бесцеремонно забежал худой шустрик лет десяти.
— Аска! — высоко крикнул. — Тебя в управе ждут. Говорят, чтобы немедленно шла. Рысью!
— Не шутишь? — усомнилась, рассматривая чумазого босоногого мальчишку. Он застал меня за протиранием пыли. — Прямо-таки в управе? Точно меня? Может Аглу? Перепутал чего?
— Тебя! Пусть меня Порядок на месте растарабанит, если вру! — мгновенно побожился посетитель.
Такой клятвой не шутят.
Пришлось идти.
***
В управу меня вызвали... никогда. На своей памяти, я ходила туда два раза: в первый раз, чтобы выйти замуж, во-второй — чтобы развестись. У людей в деле брака все заведено проще, не как у великородных. Те-то руки режут, их кровь сильна настолько, что о смешении в магической книге сразу записывается. А у нас, у людей, кровь слабая, Силы нет, поэтому резать руки или нет, нам не важно. Важнее в управе записаться, да Порядку поклониться в храме. Не так волшебно может, зато и брак расторгнуть легче, хоть это и не приветствуется.
Пока шагала, нервничала, думала.
Зачем меня могут вызывать в управу? Небось не для того, чтобы наградить. Награждать у нас не предпочитали, про то больше забывали. А вот наказывать... О проступках помнили прекрасно.
Управа возвышалась над селом как аист, задравший длинную шею вверх. Алый острый шпиль торчал вверх, а белое длинное тело здания было заметно издалека. Здесь принимал глава села, размещался следящий за порядком, зал заседаний, архивы, тюрьма, казна. В последней обычно хранилось зерно.
Главой нашего поселения значился Митрин — здоровенный мужик, который в управе обычно и не заседал. При большом хозяйстве своих дел немало: и семья, и стада, и земля... Но сейчас Митрин сидел за широким столом, недовольно дергая пыльным сапогом, щедро испачканном в навозе. Рядом с ним стоял Дарун, наш смотритель за порядком.
Оба ждали как будто бы меня.
— Сядь миса, — холодно произнес Дарун. Значок власти на полурасстегнутом мундире груди блеснул сталью.
Нехорошее предчувствие, подползшее к ногам еще на подходе к управе, теперь крепко обняло меня за пояс. Я нервно вытерла повлажневшие ладони о подол.
— В чем дело? — бодрясь, спросила, усаживаясь на побитый деревянный стул. Перекрещенные рамы на оконце, вдруг показались мне тюремной клеткой.
Не глядя на меня, Митрин, с трудом зацепил толстыми пальцами тонкий серый листок и зачитал, наполняя небольшую каменную комнату густым басом:
— Мы, совет семи старейшин великого рода Волка, сообщаем о нарушении со стороны рода людей. В третью луну этого месяца на нашей территории была обнаружена человеческая женщина, добывающая корни эускариота. Женщину заметили свидетели. Она оставила собственный нож и запах, который также засвидетельствовали. Определено, что всего женщина унесла девять корней с нашей территории. От имени рода Волков напоминаем, что добыча, охота и просто нарушение наших границ неприемлемы. Требуем разыскать и добровольно выдать совершившую деяние женщину для наказания по закону Порядка. В случае неподчинения или молчания, больше, чем на два дня, оставляем за собой право выслать охотников.
