– Ага, как же! – обиженно засопела я. – Знаю я, что молочные поросята на ура идут за праздничным столом!
– Ну-ну, а вчера ела и не жаловалась, – вставил Эстэриол.
Это было последней каплей. Я, проглотив слёзы, швырнула в возлюбленного ложкой, гордо встала и, вместе с поросёнком, ушла в кусты обижаться. Эстэриол вздохнул и поднялся, но гном остановил его, выставив широкую ладошку:
– Сиди.
В принципе, он был прав. Знал меня. Где-то через четверть часа мне надоело страдать и я вернулась, хмуро оглядела бесчувственных мужланов и заявила, что поросёнок будет ехать с нами, покуда я не найду ему хозяев, которым смогу его доверить. А нет, так будет и дальше с нами путешествовать! Ещё и кулаком махнула, чтобы всерьёз восприняли. Спутники лишь переглянулись и вздохнули. Прониклись.
Дорога с этим «младенчиком» на руках перестала быть лёгкой и беззаботной, какой была, когда наш пятачок ехал в мешке. Руки устали уже через полчаса, но я угрюмо тащила порося, не давая Эстэриолу помочь. Понимала же, что где-то неправа, но что поделать? Поэтому и тащила сама. На робкое предложение вернуть его в мешок обратно я гордо вскинула голову и не ответила. Надо будет – до вечера так пронесу! И до самого вечера и шла бы, скрипя зубами, но Эстэриол плюнул и усадил нас на Ниамо, а сам шёл впереди с гномом и слушал рассказы о наших с дядьками давних путешествиях.
Заночевали мы на постоялом дворе у перекрёстка на Брыги. Раньше его не было. Когда мы путешествовали со Свахтой, он только строился, а в самих Брыгах был свой, но меньше. Там вечно толпились народичи, а телеги порой раскорячившись стояли посреди дороги, что не проехать. Теперь же на перекрёстке красовался добротный постоялый двор с таверной, рядом конюшня, а на втором этаже светились окна комнат для гостей.
– А нас с Хрюком туда пустят? – спросила я, опасливо глядя на хмурого бугая, справляющего малую нужду у дверей.
– О боги, ты ему имя дала?! – воскликнул Эстэриол и закатил глаза. – Пустят уж, давай наколдую полог тишины на этого… Хрюка. А ты его полотенцем прикрой, может, за ребёнка примут.
Зурбриш беспардонно заржал. И ржал ещё долго: пока Эстэриол накладывал заклинание, пока я укутывала порося в уже порядком изгаженное полотенце и пока мы распрягали и отводили Ниамо в конюшню тоже.
– Своих тебе пора уже! – гном утёр выступившие слёзы на покрасневших от натуги щеках. – Тогда б гляди и перестала бы поросят к грудям прижимать. Вишь? У вас это самое раньше созревает, вот сердечко-то и требует!
Я насупилась, а когда поняла, что Эстэриол тоже сдерживает смех, не выдержала и огрызнулась:
– Чего смеёшься? К тебе вопрос! – жених тут же осёкся, замер и даже будто присел. – Ага! Как рассуждать – так готовый, а как прямо вопрос задают – так сразу и испугался!
– Да я как бы и не против, – промямлил Эст, – но давай хотя бы поженимся сначала…
– Знак получи, оболтус! – по-доброму рыкнул Зурб. – Мою племяшку кому попало не доверю, понял?
– Да понял… – еле слышно ответил жених, опустив взгляд, и махнул в сторону дверей: – Пошли, что ли? А то до ночи стоять будем.
– Так уже ночь! Вы б дольше сопли на кулак наматывали! – рассмеялся гном и первым пошёл внутрь.
Бугая у дверей уже не было, мы беспрепятственно вошли в большой зал, сплошь заставленный столами, за которыми на скамьях и на стульях сидели гости. С непривычки у меня аж голова закружилась от душного и пропитанного пивным духом воздуха. Гомон стоял почище базара! А где-то в углу, с безнадёжным видом, что-то тренькал на лютне чуть пьяный бард.
