Эбб неохотно отвернулся к лестнице:
– В проклятье твоей мамы. Так вы идёте? – Кивнув нам, он воспарил над ступеньками и скрылся за дверью маминой комнаты на чердаке.
Я последовала за ним – Джерм не отставала, – взялась за ручку и, затаив дыхание, медленно переступила порог.
Мама безмятежно спала. Луна снова на секунду выглянула и спряталась за облаками. Ничего необычного, всё как всегда.
Эбб завёл нас в шкаф, залетел внутрь сам и кивком попросил Джерм закрыть дверцы. Мы припали к решётке внизу створок. В детстве я пряталась здесь и наблюдала за мамой, пытаясь понять, что она за человек.
– Тут мы в безопасности, – зашептал Эбб. – Как я уже сказал, они безмозглые создания. Если бы не твой взор, вам бы вообще не пришлось прятаться. Если мы будем вести себя тихо, то останемся незамеченными и они даже не подумают нас искать.
– Кто «они»? – спросила Джерм.
Но Эбб ничего не ответил, обратив всё своё внимание на чердачное окно.
Мы тоже стали смотреть туда. Потянулись минуты, но ничего не происходило, никто не появлялся. Вдруг Эбб медленно поднял руку и указал пальцем на что-то за окном.
В сторону нашего дома над океаном быстро плыло какое-то растянутое как лента пятно, состоящее из того же бесплотного светящегося вещества, что Эбб. Вскоре я уже могла разглядеть, что пятно не однородное, а состоит из множества маленьких силуэтов, трепещущих на ветру.
– Что это? – прошептала Джерм.
– Мотыльки, – выдохнула я. Мой желудок будто набили камнями – я вспомнила страницу из «Руководства по Вселенной охотницы на ведьм» с маминым рисунком.
– Воровка Памяти очень дорожит своими мотыльками и их драгоценной ношей, – сказал Эбб. – Она коллекционирует их, как другие коллекционируют драгоценности. Их наверняка миллиарды, и ей ни за что за всеми не уследить. Но это не важно, потому что её жадность не имеет границ. Они прилетают всегда в одно и то же время с той самой ночи, когда прокляли твою маму.
Мотыльки неумолимо приближались. Лунный свет отражался от их переливающихся крылышек, и вот уже первые грациозно порхнули к чердачному окну.
– Они ударятся о стекло, – заметила Джерм.
Но едва она это произнесла, как моё внимание привлекло какое-то копошение вдоль карниза. Окно приподнялось, и первые мотыльки залетели в комнату.
Я никогда не видела таких мотыльков: некоторые из них отливали в лунном свете фиолетовым, другие – жёлтым и белым, а мерцающая радужная пыльца на их крыльях без конца образовывала новые узоры.
Они бесшумно опустились на мамину кровать и принялись ползать и летать над ней, укрывшейся одеялом. При этом они становились ярче и меняли цвет, словно заряжали свои крылья от моей мамы.
Я похолодела от внезапного осознания, что это никакой не сон – ведь во сне боли не чувствуешь. А смотреть на это было мучительно больно, потому что я совершенно точно знала, что происходит. Они забирали у моей мамы всё то, что позволило бы ей любить меня. Все воспоминания, служащие топливом для любви. И наблюдая за мотыльками, я ощущала эту утрату как настоящую физическую боль и горевала обо всём, что было украдено за все эти годы.
По лицу Джерм пронеслась череда эмоций. Потрясение сменилось печалью, а на её место пришла знакомая злость.
Я знала, что она сделает, за секунду до того, как она это сделала. Это было ожидаемо. Джерм всегда меня защищала, точно так же как я всегда защищала её.
Её лицо напряглось, она стиснула кулаки и отклонилась.
