Мы направились к шкафчикам. Я пока так и не смогла прервать бесконечный поток излияний Джерм, восторженно расписывающей во всех деталях предстоящий конкурс «Осеннее увлечение»: как Биби предложила ей вместе выступить и как их номер был настолько секретным, что она даже со мной не могла поделиться.
Когда Джерм умолкла, чтобы перевести дыхание, у меня наконец-то появился шанс заговорить, но вместо того чтобы рассказать ей о привидении, я выпалила нечто совсем иное:
– Но это же Биби! – Я слегка смутилась под её косым, неодобрительным взглядом, но продолжила: – Ты забыла, как она гоняла дворового кота Пушка по всей парковке, только чтобы наступить ему на хвост?! Забыла, как она доводила Мэтта Шниббла до слёз, обзывая его малявкой веснушчатой?!
Джерм притихла, а затем ответила с ноткой неуверенности и раздражения:
– Она изменилась. – На её порозовевших щеках проявились веснушки. – У неё тогда был трудный период, она боролась с неуверенностью в себе. Она не такая уж плохая.
Я промолчала. Мысль, что Джерм защищает Биби, словно незаметно для меня успела близко её узнать, лишила меня дара речи. Все мои вчерашние страхи отошли на второй план. Я понимала, почему Биби хотела дружить с Джерм: Джерм была как сгусток энергии, её невозможно не любить. Но внутри меня будто кипели противоречивые чувства, и…
– За Биби я не волнуюсь, а вот я наверняка выступлю ужасно, – сказала Джерм, – и меня все освистают.
Про себя я с ней согласилась, но как подруга должна была её поддержать.
– Просто глаза не подводи, – вырвалось у меня, прежде чем я сумела прикусить язык.
Джерм изумлённо уставилась на меня:
– Я люблю подводку.
– Я знаю, просто с ней ты… ну, сама на себя не похожа, – неловко выдавила я.
– Нет ничего плохого в том, чтобы пробовать новое, – тихо сказала Джерм.
Я молча кивнула.
Мы как раз подошли к нашим шкафчикам, и, достав сумку с обедом, я торопливо черкнула себе записку и убрала её внутрь. (Я сочиняла для себя четверостишия и каждый день записывала их, подделывая мамин почерк, чтобы все думали, что мама меня любит и заботится обо мне. Если прикинуть – где-то восемьдесят девять процентов всей энергии, что я тратила в школе, уходило на то, чтобы уверить окружающих, будто у нас дома всё в порядке и нет никаких причин привлекать соцслужбы.)
Мимо нас прошёл ДиКван Дэниэлз – в четвёртом классе Джерм была от него без ума – и помахал ей. Она заправила за ухо прядь волос и помахала в ответ. Затем он посмотрел на меня, словно раздумывал, помахать ли и мне тоже, но стоило нашим глазам встретиться, быстро отвернулся. Некоторые мальчики меня побаивались после того, как в прошлом году я пнула одного в голень, когда он попытался повалить меня во время игры с мячом.
Джерм, зардевшись от смущения и гордости, проводила его взглядом. В последнее время я всё чаще видела у неё на лице это выражение, и мне это категорически не нравилось. Раньше Джерм не было никакого дела до мнения окружающих, но это тоже изменилось.
Когда её взгляд сместился на меня, она наклонила голову набок и подбоченилась, забыв, что ещё совсем недавно была на меня сердита:
– Ты в порядке? Выглядишь как-то не очень.
– Всё нормально, – ответила я, уже не столь уверенная, стоит ли рассказывать ей о случившемся накануне. – Просто не выспалась.
Явно не успокоенная моими словами, Джерм скрестила руки на груди и грозно спросила:
– Что с тобой такое? Признавайся! – Она знала меня как облупленную.
