зайдёт и увидит их такое вот БЕЗДЕЛЬЕ. Как-то вечером старший сержант этой роты, который дослужился до заместителя старшины, стал звать НИКТО посмотреть один фильм. НИКТО отказывался. По выходным в клубе ПОКАЗЫВАЛИ фильмы, и НИКТО замечал, что отвлекался происходившим на экране настолько, что совершенно забывал про то, что где продолжал находиться. Когда фильм заканчивался, возвращение в реальность для НЕГО становилось каким-то болезненным ударом. И НИКТО не хотелось получать такие удары лишний раз. ОН не хотел лишний раз ПОВТОРЯТЬ такие возвращения туда, откуда всей душой стремился вырваться. Но старший сержант звал ЕГО и звал, уверяя, что сам дежурный по части разрешил смотреть телевизор после «отбоя». Хоть НИКТО и не хотел ещё одного болезненного возвращения в реальность, но ОН ведь каждое утро после сна возвращался к ней, и ОН всё же уступил. ОН помнил о том времени, когда-то относился к этой роте, когда этот старший сержант тоже пропадал раз за разом в многосуточных нарядах, когда был ещё рядовым, помнил о том, что он даже ходил в штаб, чтобы там ему сказали о причине того, что он так часто попадает в наряды. А что там ему могли сказать? «Людей не хватает»? Память об этом помогла ЕМУ уступить. А один прапорщик из этой роты, дежуривший в эти сутки по столовой, вместо того, чтобы попробовать выгонять белых и жёлтеньких червячков и чёрненьких жучков, чтобы они исчезли из ПЕРВОГО и ВТОРОГО, решил ПОКАЗАТЬ свою ПРАВИЛЬНОСТЬ как раз в это время. Он взял и заявился в казарму, чтобы повыгонять всех посторонних, всех тех, кто относился к ДВУМ соседним ротам, всем кому тоже могло захотеться посмотреть телевизор. Это же ЛЕГЧЕ ему было СДЕЛАТЬ. И несколько человек направились к выходу. – А ты, что здесь ДЕЛАЕШЬ? – спросил этот прапорщик НИКТО так, словно такие как ОН, тем более не могли заходить в эту роту, словно ОН был каким-то худшим из худших. – НИЧЕГО, – ответил НИКТО на ходу. – Уходи отсюда! – Я ухожу. – Не смей здесь появляться! НИКТО, когда вышел наружу, опять присел на ту скамью, которая находилась рядом с казармой, чтобы понежиться в ночной прохладе. Прапорщик ушёл в столовую. – Пошли. Сейчас фильм начнётся, – старший сержант опять стал звать ЕГО, присев рядом с НИМ на эту скамью. – Нет. Не нужно. Сейчас этот гад опять появиться. – Пойдём. Он больше не придёт. – Придёт. – Да не придёт он! Пошли! Те «деды», которым пришлось выходить из этой роты, стали опять в неё заходить и НИКТО ПОТЯНУЛИ за собой. Прапорщик вскоре опять появился, назвал «козлами» тех, кого снова стал выгонять. У одного НИКТО блестела выбритая кожа головы, которую освещал экран телевизора в тёмном помещении казармы. ОН опять выходил последним. – Опять ты здесь! – Я ухожу. – Я тебе, что говорил? – Я ухожу. Один несчастный телевизор есть, и смотреть его, как одно сплошное издевательство над собой. – Что ты сказал? НИКТО уже выходил наружу, когда получил из-за спины пощёчину. ОН развернулся. – А ну-как, иди сюда! – сказал прапорщик, хватаясь при этом за локоть правой руки НИКТО ДВУМЯ руками, чтобы ВТЯНУТЬ ЕГО назад. Затем он тут же ДВА раза ударил ЕГО кулаком по лицу. Может, этот прапорщик получил вдохновение от того, что, как он совсем недавно позволил себе с одним расправиться? НИКТО взрывом ответных ударов взял и сильно потеснил прапорщика, чьё положение спасли забежавшие «деды». НИКТО остался стоять у дверей, когда ЕГО оттащили от прапорщика. А прапорщик почувствовал, что
