— Золото меня не интересует, — бросил кратко и, развернувшись, направился к выходу из лесной чащи.
Как глупо… Меня уделала женщина. А я сбегаю.
Она увязалась за мной, похоже, даже не догадываясь, что меня рвет в клочья стыд за неспособность как на духу выдать правду.
— Тогда что вы получили за меня? — настойчиво повторила она свой вопрос, облачив его в другие слова. — Какова была награда?
— Годы.
Тысяча яогуаев мне на голову!
Почему вдруг стало так тяжело держать язык за зубами? Эта женщина вытягивает из меня слова с раздражающей ловкостью.
— Годы чего?
— Годы службы. — Остановился внезапно, из-за чего она врезалась в спину, и обернулся. — Я их сократил.
В серо-голубых глазах мелькнула догадка.
— Так это… принудительное служение?
— Да. Я не испытываю удовольствия, служа Вальтеру. Но у меня нет выбора. Впрочем, может, и есть… Но второй путь мне противнее первого.
— Почему?
Я хотел ответить, но на ее лице отобразилось столько любопытства, которого она была не в силах сдержать, что я не смог произнести ни слова.
Остро ощущаемые эмоции — эта способность никогда не доставляла мне дискомфорта и чаще была полезной, чем раздражительной. Но почему-то сейчас все было иначе. Я чувствовал, как быстро менялось ее эмоциональное состояние, знал, какое чувство оказывалось сильнее и захватывало ее разум. Видел насквозь.
От этого хотелось избавиться. Нестерпимо.
Потому что я ощущал не только злость, не только обиду и интерес… Я видел ее боль — непонятную мне боль — и огромное желание найти путь домой. А еще жалость.
Жалость ко мне. Вряд ли она осознавала, что жалеет меня. А когда поймет, ни за что не признается. Но это было правдой, хоть и проявлять ко мне жалость — гиблое дело.
— Простите, — сказала она вдруг, так и не дав мне заговорить первым. — Я лезу не в свое дело. Снова… И бить вас не должна была… В общем, простите меня за все.
Эта девушка не перестает удивлять. Я едва сдержался, чтобы не раскрыть в изумлении рот. Какая странная привычка: она нападает, ничего не выяснив, а потом, узнав причину неразумных деяний, просит прощения. Хотя ее извинения неуместны. Извиняться должен я — Юнру ясно дала мне это понять.
— Я делаю это не для себя. Для другого человека, — выпалил спешно. — Я сокращаю годы ее службы. Цена высока, но, как я уже сказал, мне выбирать не приходится. Я не посмею ее бросить и не заставлю себя остановиться. Продолжу красть иномирянок, продавать королю, получать награду… Я выкрал тебя только по ее просьбе. Неоправданно рисковал, но все же сделал это. Тебе крупно повезло, что сегодня полнолуние. Вальтер предпочитает ужинать на свежем воздухе, когда луна показывается во всей красе. Будь он в своих покоях, я не смог бы пробраться внутрь, не рискуя быть обнаруженным. А если бы король или кто-то из его псов узнал…
Я замолк на мгновение, переводя дыхание. Взгляд девушки изменился — она смотрела тревожно и удивленно.
— Ее не пощадят. Любой мой проступок может поставить на кон ее жизнь. И я боюсь. Сильно. Боюсь, что она поплатится не только свободой, но и жизнью за внушенную мне мысль освободить тебя.
Плечи Джейн опустились, глаза, некогда горящие любопытством, потускнели.
Я сболтнул много лишнего. Но сказав одно, уже не смог остановиться. Быть может, оно и к лучшему? Я выдал часть правды, бо́льшую часть правды. Это должно стать шагом к доверию с ее стороны.
Но почему меня это так волнует?
