– Думаю, стоит установить ещё одно правило, – говорю я. – Когда мы обсуждаем что-то важное, телефоны откладываем в сторону.
Анна поднимает глаза от экрана и смотрит на меня с таким выражением, словно я предложил ей ампутировать руку.
– Но… а если что-то срочное?
– Что может быть срочнее нашего разговора о том, как мы будем жить следующие три месяца?
Она задумывается, и я вижу настоящую внутреннюю борьбу на её лице. С одной стороны, она понимает логику моих слов. С другой стороны, её мир построен на принципе мгновенности – мгновенной коммуникации, немедленных реакций, постоянного присутствия в информационном потоке.
– Хорошо, – говорит она наконец и демонстративно кладет телефон экраном вниз. Но я замечаю, как её рука непроизвольно тянется к устройству каждые тридцать секунд. – Но только во время действительно важных разговоров!
– Договорились.
Я возвращаюсь к своим заметкам, но тут Анна встает из-за стола и направляется к камере.
– Что вы делаете? – спрашиваю я.
– Регулирую угол, – отвечает она, не поворачивая головы. – Нам нужно, чтобы было видно эмоции на лицах, а то получается слишком статично.
Она наклоняется над камерой, что-то настраивает, и я невольно обращаю внимание на то, как она двигается. Уверенно, с какой-то артистической грацией, даже когда просто возится с техникой. Всё в ней говорит о том, что она привыкла быть в центре внимания и чувствует себя естественно под прицелом объектива. Для неё камера – не вторжение в личную жизнь, а естественная часть реальности.
– Можете продолжать, – говорит она, возвращаясь на место. – Я слушаю.
Но я уже потерял нить разговора. Вместо правил организации быта в голове крутятся наблюдения о том, насколько по-разному мы воспринимаем это пространство. Для неё лофт – съемочная площадка, рабочее место, дом только в той мере, в какой это нужно для контента. Для меня это должно стать убежищем после рабочего дня, местом, где можно расслабиться и побыть собой.
А тут как раз телефон Анны начинает играть мелодию уведомления – что-то попсовое и навязчивое.
– Извините! – Она хватает устройство.
И мы возвращаемся к исходной точке.
– Знаете что, – говорю я, закрывая заметки, – давайте попробуем ваш подход. Будем решать вопросы по мере их поступления.
Анна улыбается – первая по-настоящему искренняя улыбка за весь день, без камерного глянца.
– Правда? Отлично! Значит, правило номер один: никаких лишних правил!
И тут же нарушает это правило, хватая телефон, чтобы запостить сторис о нашем "эпохальном решении жить без правил". В кадр попадает мое лицо с выражением легкого недоумения.
– Идеально, – комментирует она, просматривая получившийся сторис. – Очень естественно.
Половина восьмого вечера. Последняя камера выключена, софиты погашены, лофт освещает только мягкий свет встроенных LED-светильников, которые умная система настроила на "вечерний режим". Анна исчезла в своей спальне "привести себя в порядок после съемочного дня", а я стою на кухне и впервые за весь день ощущаю нечто похожее на тишину.
За день я успел познакомиться с графиком её съемок (хаотичным), её пищевыми привычками (кофе вместо завтрака, салаты вместо обеда, заказ суши в качестве ужина) и её отношением к порядку (творческий беспорядок как философия жизни). Также я узнал, что она разговаривает сама с собой, когда думает, что никто не слышит, и что у неё есть привычка мурлыкать себе под нос, работая с графическими программами.
