Доцент заметил:
– Нужно уметь работать в любой обстановке, тебе в ВУЗ поступать. Не волнуйся, напиши мне просто формулу для дискриминанта.
– Мы продолжим урок, а Соколов пусть пишет, – с легким ехидством в голосе произнесла Ирина Владиславовна и встала так, что до Пети не могли долететь никакие записки или шпаргалки, – возможно, он к концу урока успокоится и что-нибудь нам выдаст.
Когда прозвенел звонок, Соколов все еще топтался возле чистой доски. Доцент, проходя мимо, бросил на него взгляд, полный сожаления, а методист постояла рядом, что-то спросила и со вздохом отошла.
Позже, когда все собрались в кабинете директора, где уже был накрыт стол, она с улыбкой сказала:
– Класс производит хорошее впечатление, очень хорошее. Конечно, этот мальчик Соколов…Знаете, такое впечатление, что программа математического класса ему не по силам.
– Соколов очень неглупый мальчик, но он много болел, – заторопилась директриса. – Вообще этот класс у нас с самого начала был экспериментальным – ребята с первого класса шли по Занкову, но из-за углубленного изучения языка мы с согласия родителей повели их не по программе «один-три», а по «один-четыре». Математический класс сформирован в основном на базе этого экспериментального.
– Разве вы не проводили отборочных экзаменов в девятом классе, когда формировали математический класс? Неужели этот мальчик прошел отборочные испытания? – продолжала недоумевать методист.
– Он болел, когда шли экзамены, – нервно ответила директор, – но вы же знаете, что у детей, которые идут по Занкову, формируется и остается своеобразный тип мышления, мы это учли.
Доцент покачал головой.
– Зря. Ему, как я понял, в этом классе нелегко. Он ведь «а» от «б» отличить не может. В то время, как остальные ребята решают сложнейшие уравнения с параметрами.
– Конечно, он чувствует себя ущемленным, – поддакнула методист, – мне кажется, нужно в ближайшее время устроить зачет и определить, кто из детей может идти по усложненной программе. Через семь-восемь месяцев этим ребятам поступать в ВУЗ, и зачем ребенку тратить силы на математику, если ему нужна история или, скажем, иностранный язык?
– А это уж вы попробуйте объяснить его родителям, – ехидно бросила Ирина Владиславовна, бросив торжествующий взгляд на встревоженную директрису. – Это ведь так престижно – учиться в математическом классе!
– С родителями нужно провести беседу, объяснить, что это делается в интересах ребенка, прежде всего, – наставительно заметила методист, – это ведь не общеобразовательный класс, а математический, тут должен быть особый подход.
Проводив гостей, директриса попросила Ирину Владиславовну ненадолго вернуться к ней в кабинет, плотно прикрыла дверь и с горечью сказала:
– Вы ведь знали об их визите, разве не так?
Математичка спокойно кивнула.
– Разумеется, что в этом странного? Я же подала документы на высшую категорию и в любом случае должна была дать открытый урок.
– Знали, что они приедут именно сегодня, и не предупредили меня. Почему? Вы специально подстроили этот номер с Соколовым? Зачем вы его вызвали?
Ирина Владиславовна небрежно пожала и плечами усмехнулась.
– Не понимаю, при чем тут Соколов. Хотя, конечно, хорошо, что все присутствовали, а то у Соколова, когда приезжают на урок, всегда или понос, или грипп, или свинка.
Директриса побагровела.
– Не надо, пожалуйста! Соколов никогда не пропускает без уважительной причины! И что вы хотели продемонстрировать сегодня, когда вызвали его к доске? Вашу несостоятельность, как педагога? Мне было стыдно за вас! Если вы не можете научить ребенка азам математики, то это не его, а ваша вина!
