Она с сожалением развела руками, равнодушно скользнув взглядом по притихшему Соколову, на лице которого читался явный испуг. Впрочем, многие были встревожены мыслью о предстоящем зачете. На перемене Артем Ярцев нерешительно сказал Лизе:
– Слушай, Лизок, а может, нам пока отложить репетиции?
На что она философски возразила:
– Зачет зачетом, а дебют дебютом. Репетировать, репетировать и репетировать, как говорит Глеб. Да тебе-то чего бояться зачета, Артемка, ты же лучше всех все знаешь!
– Между прочим, Трухина, у тебя по истории двойка, – сурово сказала, подходя к ним, староста Лена, – пока в журнале карандашом стоит, но если ты до каникул не исправишь…
– Двойка? – изумилась Лиза. – Надо же, вот зараза! Я ведь вроде даже не отвечала в этой четверти, за что двойка?
– Наверное, за твои прогулы и длинный язык, – хмыкнула Лена. – Ладно, мое дело – предупредить. А то и в аттестат может тройка пойти, запросто. Тебе нужна тройка в аттестате? Смотри, ты историка достала – он запросто влепит.
– Да я исправлю, – беспечно возразила Лиза, знавшая за Леной привычку всех стращать и раздувать из мухи слона. – Сейчас нам некогда, я чуть попозже – на той неделе.
Им действительно было некогда – каждый день после уроков они по два-три часа репетировали под руководством Глеба Сорокина. Для репетиций и концерта поверенный Капри арендовал для них зал в небольшом ресторанчике, уже несколько лет функционирующем в одном из старых районов Москвы, и всю необходимую аппаратуру.
Само двухэтажное здание ресторана было построено еще в начале двадцатого века. После революции в нем разместилась заводская контора, а в начале пятидесятых его передали в совместное пользование нескольким ведомствам. Те никак не могли решить, кому из них следует проводить капитальный ремонт помещения, поэтому к концу восьмидесятых все коммуникации пришли в окончательную негодность. Согласно плану реконструкции здание приговорили к сносу, однако в чертежи вкралась какая-то ошибка, и дом остался стоять. Годы шли, в районе сносили и возводили новые строения, а дом все стоял и стоял, словно сторонний наблюдатель. Жизнь вокруг него бурлила, одна катавасия стремительно сменяла другую. Началось с того, что на дверях общественного туалета за углом появилась вывеска «Туалет платный. Вход пять рублей». Последнее способствовало тому, что в заброшенном здании стойко поселился не очень приятный запах – желающих сэкономить пять рублей оказалось предостаточно.
После этого пошло-поехало – в районе начало твориться нечто невообразимое. Туалетом дело не ограничилось – продолжая проводить демократические преобразования, районные власти сняли табличку с названием улицы, где стояло здание, и повесили новую, с новым названием. Вскоре после этого дотла сгорел Дворец культуры по соседству – пожарные приехали слишком поздно, так как никак не могли найти переименованную улицу. Не успели жители близ лежащих домов поахать и поохать над развалинами Дворца, как навалилась новая напасть – из соседнего сквера загадочным образом исчез обгаженный птицами памятник Ленину. Население возмущенно загудело, ибо для старожилов района вождь в бронзе олицетворял ориентир жизни – днем у его подножия гуляли мамаши с колясочками, вечером встречались влюбленные, а по праздникам митинговала оппозиция. Пока милиция вычисляла похитителя, районная библиотека лишилась стоявшего у входа бюста Пушкина – мальчишка-читатель, мстя за двойку по литературе, выстрелил из рогатки и начисто отколошматил великому русскому поэту нос. Ровно через месяц после этого ветеран труда врезался на москвиче в припаркованный у старого здания мерседес и смял его в лепешку – хозяин мерседеса всего лишь на минуту оставил машину и отлучился по надобности, не дотерпев до платного туалета.
