Встретимся в музее - страница 19

Алисия остановилась и села на асфальт возле чужого «БМВ». Она рыдала, как ребенок. Я вышла из машины, сгребла ее в охапку и отвезла в квартиру, где жила Белла. Алисия пошла прямо в спальню, легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку, и заплакала, тихо, но безутешно. Квартира была в полном беспорядке, и я принялась прибирать ее, как будто здесь только что закончилась вечеринка, а не целая человеческая жизнь. Я прошлась по гостиной и кухне, собрала грязную посуду и помыла ее. Сняла и сложила одежду, которая висела на сушилке и давно уже высохла. Что-то принадлежало Алисии, а не Белле, но я просто складывала белье в одну стопку в том порядке, в котором снимала его с сушилки, не разделяя вещи живой и мертвой женщин, так, словно их жизни навсегда переплетены. Потом я собрала книги с дивана, с пола и кухонного стола и поставила их обратно в шкаф. Некоторые были на итальянском, родном языке Алисии, но большинство из них читала Белла. Я знала об этом, потому что в последние дни ее жизни мы обсуждали книги, которые я теперь возвращала на полки.

Закончив уборку в кухне и гостиной (протерев пыль с поверхностей, поправив подушки на диване), я пошла в спальню. Алисия, по всей видимости, спала, поэтому я на цыпочках обошла вокруг кровати, то и дело наклоняясь, чтобы поднять с пола одежду. Распрямившись с охапкой вещей в руках, я заметила, что глаза Алисии открыты и что она молча смотрит на меня. Одновременно с этим я увидела, что возле кровати лежит книга, ровно там, куда первым делом дотягивается вынутая из-под одеяла рука. Это были «Болотные люди» Питера Глоба. Земля поплыла у меня под ногами. Я выронила гору одежды, осела на пол, как это сделала Алисия на парковке, и начала рыдать.

Когда ко мне вернулась способность к восприятию действительности, Алисия сидела рядом со мной, гладила мою руку и бормотала что-то по-итальянски. Другой рукой она прижимала к щеке фиолетовую кофту с вышивкой, которую Белла носила, не снимая, вне зависимости от того, как та сочеталась с другой одеждой. Мы просидели на полу до темноты, прижав к себе книгу и кофту и утешая друг друга воспоминаниями. На следующий день я написала первое письмо, на которое Вы ответили. Я надеюсь, кто-то сидел рядом с Вами, когда Вы держали в руках браслет. Кто-то, с кем можно поговорить о Биргитт.

Читая историю Вашей жены, я больше думала о Вас, о том, как Вы, должно быть, себя чувствовали. Ее я не знала, Вас же, как мне начинает казаться, уже немного знаю. Когда я задумываюсь, как Вы могли себя чувствовать, оставшись в одиночестве на том пароме, я боюсь, что выгляжу просто эгоисткой, которая поддалась порочной слабости и, заламывая руки, вопрошает, не лишена ли смысла ее жизнь, а ведь я, в конце концов, еще жива. Ваша потеря настолько больше любой потери, выпавшей на мою долю, она одновременно внезапна и предопределена. Словно Биргитт умирала много лет, но признаться в этом было невозможно, и момент, когда ее смерть показалась бы неизбежной, все не наступал и не наступал. Пока она не умерла. И сами отношения, и момент разлуки были в Вашем случае настолько пронзительнее, чем в моем. Теперь я сожалею, что столько болтала про смерть Беллы. Не стоит больше ее упоминать.

Напоследок скажу так: несмотря на то, что Вы сделали или не смогли сделать, что испытывали или не успели испытать, в Вашей жизни были отношения с Биргитт. Отношения такие особенные для вас обоих, связь более тесная и глубокая, чем многим из нас дано ощутить. Мне очень жаль, что Вы потеряли жену. И я очень счастлива за Вас, что она жила на земле и что Вы ее повстречали.