Я не препод, я Учитель! - страница 9

Калашникова Александра Николаевича, коммуниста и ветерана, заведующего отделением почты, также приехали и забрали без каких-либо объяснений. 9 лет провел в тундре, копал землю. Сегодня говорят «отсидел», а тогда не сидели – работали да еще как! Потому и возвращались усохшие да больные. Если, конечно, возвращались. А Александр Николаевич вернулся. И только здесь двоюродный брат Яша покаялся, что это он настучал на брата.

Но мало было вернуться. Человек, побывавший «там», уже мог не рассчитывать на доброе имя. Когда пришла очередная разнарядка, Александр Калашников снова был взят под стражу и сослан на поселение в Днепропетровскую область. Что-то там, верно, затеяли строить, – вот и требовалась рабочая сила.

За анекдот, рассказанный на собрании, арестовали Крылова Никиту. У Петра Забалуева дед некогда торговал, имел свой лабаз, и это припомнили – забрали как внука кулака. Ивана Татаурова, обрусевшего австрийца, оставшегося в России после Первой мировой войны, взяли как пособника Германии (а как иначе – с австрийскими-то корнями!) Жил у нас в деревне еще один немец по имени Стефан. Бывший пленный, женившийся впоследствии на русской девушке и взявший ее фамилию. Однажды сказал неосторожно, что немецкая выделка кожи лучше, и этого оказалось достаточно. Кто-то донес, и несчастный Стефан сгинул бесследно, оставив в деревне жену и троих детей. Большинство доносчиков так и остались неизвестными, но были и такие, что ничуть не скрывали своих «возможностей». Так в деревне страшно боялись заготовителя Геннадия Гайсина. Человечек был грамотный – и умело строчил доносы на всех, кто ему не нравился. Люди об этом знали и старались с ним не связываться. Только вот именно от Гайсина зависело, как отчитается район за сдачу продуктов в казну. А нагрузка была немаленькой. Брали 150 литров молока с коровы, 10 яиц с курицы, 400 граммов шерсти с овцы. Еще и устраивали заём на 1200 рублей каждый год. Бабушка с мамой рассказывали, как однажды на собрании люди попытались отказаться от «добровольного заёма». Очень уж тяжелым выдался год. Гайсин выставил у дверей охрану, здание запер и пригрозил, что люди будут сидеть до тех пор, пока не подпишутся на взносы. Люди сидели и плакали, дети (а они там тоже присутствовали) ревели в голос. План по денежному займу, разумеется, выполнили.

Позднее маму мою, Федосью Ивановну, включили в ревизионную комиссию. Она рассказывала, как однажды проводили ревизию на складе и обнаружили нехватку картошки. Недоставало совсем немного, но это была верная статья. Тогда и впрямь сажали за пару колосков. Ну, а у кладовщицы Сухановой было четверо детей, и мама прекрасно понимала, чем все может закончиться. Проверку она отложила на следующий день и за ночь помогла соседке собрать по сусекам все, что можно. Дала своей картошки, попросила у соседей. К утру недостачу восполнили.

Много позже я пыталась разобраться с налогами, которые вынуждены были платить мои родители, но, честно скажу, быстро запуталась, поскольку число их оказалось непомерно большим: это и промысловый налог, и единый натуральный налог, денежный подворный налог, сельскохозяйственный налог, подоходно-поимущественный налог, единый общегражданский налог, военный налог и пр. А еще было индивидуальное обложение кулацких хозяйств сельскохозяйственным налогом, и тут уж – кто кулак, а кто не кулак, – решали местные царьки вроде того же Гайсина.