Бинты Главврач осторожно снял сам, после чего снова обработал руки спиртом.
Вся боль позади. Сейчас, от тебя требуется немного терпения, – сказал он солдату.
Василий сидел в операционной прямой, безучастный; глаза закрыты…
– Ты как? – Все нормально?
– Да, – скорее промычал, чем ответил Василий.
– Открой глаза… – Раненый вяло попытался выполнить просьбу, но оставил эту затею. Оля вопросительно посмотрела на врача.
– Это защитная реакция, – объяснил Степан Егорович, не обращая внимания на обеспокоенный взгляд Оли. – Мы начинаем. Он взял пинцет и маленькие ножницы. Работал профессионально быстро и осторожно, периодически принимая от Оли тампоны для обработки воспаленной мышечной ткани лица.
– Теперь отдыхать. Оленька, отведи больного в палату.
Внутренне Ольга была потрясена. Теперь, она и сама знала, почему врач не привлекал ее к перевязкам солдата. Лицо Василия было изуродовано. Оно представляло бесформенный кусок мышечной ткани и лицевых костей. Из глубины бывших глазниц светилось желто – зеленое пламя зрачков. Вместо носа выпирало длинное бугристое образование. С глубокими ямами, образующими глазницы, оно превращало лицо солдата в голову хищной птицы, на которой можно было долго искать щеки и обтянутый кожей подбородок. Двадцатилетний молодой человек выглядел на все восемьдесят. Ну, конечно же Степан Егорович боялся реакции девушки на уродства, оставленные войной на лице солдата. Невольное проявление ужаса, при несдержанности окружающих, может стать еще одной, не проходящей травмой для молодого человека. Еще Оле стало известно, что у Василия поврежден речевигательный аппарат. Но если разрабатывать, то со временем, наступят улучшения, – заверил врач. Волю своим чувствам Оля дала только ночью. Она плакала навзрыд, уткнувшись в подушку, и только полная луна разделяла ее участие и сострадание к трагедии молодого солдата.
В обязанности медперсонала госпиталя входила отправка писем в семьи военнослужащих. Василия это не касалось. Все его родные погибли. Девушка настроила себя на ровное и приветливое отношение с солдатом и не показывала ему других, более глубоких чувств.
Василий с костылями начал ходить. Первое время, Ольга подстраховывала его и растирала онемевшие мышцы. Потом он стал справляться сам. Через два месяца Степан Егорович подготовил выписку из госпиталя.
Вечером Василий сказал Оле: – Давай жить вместе. Ведь, у тебя тоже никого нет. Вместе проще. Ты не обращай внимания на мое уродство. Руки умеют все. Ноги ходят. Буду работать.
Оля давно поняла свои чувства к Василию. Они не были связаны с жалостью. Ее привлекала выдержка, воля, терпение солдата. Настойчивое желание оправиться, встать на ноги и жить, невзирая на жестокие подарки судьбы. Девушка взяла Василия за руку. – Пойдем… – С жильем сложно. Но жена брата освободила нам чулан. Четыре квадратных метра на двоих, на первое время – хватит.
Василию дали вторую группу инвалидности и назначили пенсию. Он стал работать конюхом при сельском Совете. Лошадей хорошо чувствовал и любил. Они отвечали ему тем же: – Громко фыркали, когда он заходил на конюшню, тянули морды в ожидании теплой руки и ласкового слова.
Две лошади на конюшне – не в тягость. Он справлялся. Когда лошадей возвращали из поездки по району, он распрягал их, брал поводья и вел к реке. Сначала они утоляли жажду прямо у берега, а он выражал им благодарность за работу. Потом заводил в воду по брюхо, вставал между животными и начинал чистить, мыть, чесать. Между ним и животными шел длинный и доверительный разговор о жизни.
