– Эй, герой! Погляди-ка лучше сюда! – кричал он, пытаясь перекричать ярмарочный гвалт и богдановы проповеди. – Вон там, глянь, мужик петуха продает какого голосистого! Кричит, аж уши закладывает! Не такой ли тебе нужен для утренних знамений, а то твой Заря-Певун, кажись, охрип навеки от ночных бдений?
Или:
– О, великий вития! Да оставь ты в покое этих торговок кружевами (которых Богдан обвинял в «плетении сетей для уловления душ праведных»)! Лучше пойдем, я тут видел, медовуху разливную продают, говорят, сам князь такую пьет по праздникам! Не испить ли нам по чарочке для подкрепления духа ратного, прежде чем ты тут всех купцов в бесов запишешь?
Иногда такие уловки срабатывали, и Богдан, отвлекшись на «новое знамение» или «стратегически важную дегустацию», на время оставлял ярмарку в покое, к большому облегчению Фили и всех, кто успел попасть под горячую руку «спасителя отечества». Но чаще всего Богдан лишь отмахивался от Фили, считая его практичные предложения «мелкими мирскими соблазнами», недостойными истинного героя. И тогда Филе оставалось лишь вздыхать, отходить на безопасное расстояние и продолжать свою собственную, куда более приземленную, «ярмарочную миссию».
Глава 7: Лесной Переполох и Загадочный Хозяин Чащи (оказавшийся Дровосеком).
Часть 1: Лес, полный "чудес" и "козней".
После ярмарочного безумия, где Богдан, по его собственному убеждению, «посеял семена сомнения в душах заблудших» (а на деле – изрядно утомил всех своими проповедями и едва не спровоцировал несколько потасовок), а Филя сумел-таки разжиться парой вяленых лещей и горстью сушеных грибов (которые он предусмотрительно спрятал от своего «просветленного» спутника, ибо тот мог бы узреть в них «пищу бесовскую»), наши путники решили продолжить свой путь. Куда именно лежал этот путь, Богдан пока и сам не определился, но был уверен, что «высшие силы» непременно укажут ему направление в виде какого-нибудь очередного «знамения». Филя же просто брел следом, надеясь, что это направление приведет их хотя бы к какой-нибудь деревне с приличным кабаком, а не в очередное болото.
Дорога вскоре свернула в лес. Лес был старый, густой, местами дремучий. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь плотные кроны вековых сосен и елей, создавая внизу таинственный полумрак, полный шорохов, скрипов и неведомых запахов – сырой земли, прелых листьев, смолы и чего-то еще, неуловимо-тревожного. Для обычного человека это был просто лес, может, немного мрачноватый, но вполне проходимый. Но для Богдана… О, для Богдана это было совсем другое! Это было царство, кишащее «нечистью», «лесными духами» и «потаенными опасностями».
Каждый звук, каждый шорох в этом лесу немедленно приобретал в его воображении зловещий, сакральный смысл. Вот треснул под ногой сухой сучок.
– Чу! – настораживался Богдан, хватаясь за свой Громобой-косу. – То не иначе как Леший свои козни строит, путь нам преграждая! Осторожнее, Филя, он может и корнями опутать, и в болото заманить!
Вот где-то в глубине чащи ухнула сова.
– О, горе! – шептал Богдан, озираясь по сторонам. – Се не просто птица ночная! Се Кикимора болотная плачет, беду нам пророча, аль водяной свою жертву в омут тянет!
Шелест листьев на ветру был для него не чем иным, как «шепот лесных духов, сговаривающихся против нас», а далекий стук дятла – «молотом самого Чернобога, кующего свои цепи для душ заблудших». Если же в кустах пробегала мышь или еж, Богдан тут же принимал их за «волков-оборотней в малом обличье, высматривающих свою добычу».
