– Мам, – что-то тихим тлеющим угольком зашипело внутри.
– Вот есть у тебя своя комната, там – как хочешь расставляй, – мама не слушала. Она взяла табуретку и с трудом из-за узкой юбки встала на неё, чтобы залезть на антресоли.
Уголёк будто бы окатили водой – внутри всё зашипело, Аня бросилась в туалет и хлопнула дверью. Сильно-сильно задрожало всё тело, и вот опять это было с ней рядом. Это было в ней, ближе, чем что бы то ни было. В мире осталась лишь она и святая Ирина, и можно было бросать слова ей, а не маме.
Не дождёшься. Я сильнее буду – и возьму. Мне предлагали. А ты сгинь.
В груди всё шипело, рассыпаясь искрами, а потом вдруг будто лопнул пузырь. За дверью ойкнула мама: с антресолей что-то упало. Аня вышла и увидела, что на полу лежат шапки, шарфы и палантины, где-то среди которых она положила иконку.
– Я выпила-то всего чуть-чуть винца, а всё из рук валится, – смеялась мама, спускаясь с табуретки. – Да и ты меня крутишь зря, ничего тут больше нет. Угробила – так и скажи сразу.
– Угробила, – улыбнулась Аня.
– А слова такие повторять за мной нечего, – ответила мама и начала её щекотать.
Дальше они с Аней сошлись на том, что обе просто перенервничали. И о бабушке, и о них самих в Озеровке говорили много разного, как и о маминых подругах – тёте Оксане и женщине со странным именем Нета. Озеровские много надумывали, если чего-то не могли себе объяснить, и мама говорила, что во все их придумки верить не стоит.
Может быть, именно за это они её и вытолкнули. Они вообще любили выталкивать тех, кто хоть в чём-то отличался от остальных, даже если это нельзя было ясно выразить словами. Из тех, кто не считался в деревне своим, там осталась лишь сама Нета: её сошедшая с ума пожилая мать не хотела никуда уезжать; да и потом, после её смерти, как оказалось, Нета не видела себя нигде, кроме Озеровки.
Мама упорно говорила, что она чудесный человек, но Аню Нета почему-то пугала. Её застывший, почти рыбий взгляд заставлял думать, что она чуточку больше, чем другие, знает о том, почему исчезла бабушка и теперь стало так больно и страшно. Казалось, для неё это было так же серьёзно, как теперь стало для Ани.
Жаль, что Нета жила далеко и расспросить её тайком не было возможности. Из взрослых знать хоть что-нибудь могла только мама – на неё ведь тоже, как и на тётю Оксану, ничего не действовало. Не вели к ним всем и нити, с той поры соединявшие Аню с большинством остальных.
Мама лишь отшучивалась и говорила о том, что им двоим пора принять смерть бабушки. Мысленно отблагодарить её за жизнь и забыть о том, как она умирала. Объяснить себе, что дело не в иконках и лампадках и они никак не могут навредить, хотя напоминают о той страшной ночи.
Сама Озеровка тоже была ни при чём, ведь тётя Оксана вообще была не оттуда. Да и Григорий с Наташей так покорно замолчали ещё тогда, когда Аня даже не подозревала, как изменит её бабушкина смерть…
Всё это обещало стать загадкой на целую жизнь, загадкой, которая может проверить, насколько Аня крепка и умна. Но пока было ещё слишком рано – оставалось только ждать. Всему ведь своё время.
* * *
– Золотой ребёнок, – сказала классная руководительница, встретив их с мамой на улице. – Откуда такие только берутся?
Аня почувствовала, как подрагивают туда-сюда снова появившиеся еле видимые нити между ней и другими. Всеми, кроме мамы.
– У нас все такие, – рассмеялась она.
