— Ну прости, Настен, я на одном яблочке, как ты, долго не протяну, — заскулил в ответ оголодавший у доски Смирнов, но его нытье утонуло в гуле голосов и чужих перешептываний.
— Тихо! — прогремел, наверно, на всю школу Владимир Геннадьевич.
— Звонок для учителя! — строгим голосом напомнила о себе пожилая дама в сером пиджаке и вигвамом из седых волос на голове — наверно, учительница математики. Старушка сидела за своим столом и, забавно хмурясь, монотонно постукивала авторучкой по клавиатуре.
— Вот именно, ребят! — с важным видом поддержал ее Добрынин. — К одиннадцатому классу пора бы уже и запомнить! Анна Эдуардовна, — обратился он к нашей классной, убедившись, что в кабинете снова воцарилась тишина, — мы вас слушаем.
— Одиннадцатый «А»! Я похищу у вас всего пару драгоценных минут. Итак, первое и очень важное объявление: Генриетта Михайловна заболела, а потому урока истории сегодня не будет.
Новость явно пришлась по душе. Класс опять взорвался возгласами, правда, на сей раз весьма довольными. Но главное — все вмиг позабыли про меня. И пусть я все еще стояла по центру класса, интерес к моей персоне резко сошел на нет. Зато я теперь могла, не стесняясь, изучать своих новых одноклассников.
— А завтра? Завтра тоже не будет истории? — с первой парты прозвенела худощавая блондинка. Ее писклявый голосок вкупе с вызывающим для школы макияжем вынудил меня поморщиться.
— И завтра не будет, верно, Милана!
— А сейчас-то что? У нас окно получается? — донеслось нечто монотонно-занудное с третьего ряда.
У самой стены, прямо под портретом Лобачевского, я заметила тучного паренька в очках — определенно местного ботаника. Прилежный такой мальчик с олдовой стрижкой и в клетчатом кардигане. Он внимательно смотрел на классную и явно конспектировал каждое ее слово в планер. Хмыкнув, я попыталась ему улыбнуться. Этот кадр совершенно точно не представлял угрозы для моего сердца, а помощь с уроками мне здесь наверняка пригодится и еще не раз. Вот только ничего не вышло — улыбаться по требованию я умела так же плохо, как и вышивать крестиком.
— Нет, Миша, — тонкими пальцами сжав лоб, выдохнула Анна Эдуардовна. Гул в классе нарастал с геометрической прогрессией. — Сейчас у вас…
— Ну вы че разгалделись, как бешеные чайки? А? — с последней парты прокричал, а точнее, грозным медведем проревел русоволосый парень, мощный, плечистый и, что греха таить, весьма симпатичный. — Ни черта ж неслышно. Анна Эдуардовна, так что там с историчкой?
Одноклассники покорно замолчали, а я сделала для себя вывод, что бугай этот с галерки здесь играл роль негласного лидера. Вон как его слушались — все разом притихли, словно вмиг онемели. Все, кроме его соседки по парте. Пышноволосая кудряшка почти висела на его плече и что-то беспрестанно шептала на ухо. Ее лица я не видела, но отчего-то в сердце неприятно кольнуло.
— Митя! — взмахнул руками Владимир Геннадьевич. — Что еще за «историчка»? Генриетта Михайловна уважаемый педагог…
— Да понял я, бать, — басовито отмахнулся от нравоучений парень, а у меня извилины в голове от напряжения задымились. Батя? Серьезно?
В памяти в ту же секунду вспыхнули события недавних дней. Митя, Леший, Рыжий — я все это уже слышала в тесной прихожей в доме Добрынина. Для полного счастья не хватало только Вари.
Я снова взглянула на того парня с задней парты. Точнее, на его соседку.
