Даже лёгкие чарующие переживания любви оставляют в душе глубокий, неизгладимый след.
Мечтою о любви напрасной ты, жизнь, уже прекрасна!
Кто не мечтает о любви, тот по хозяйству хлопотать рождён.
Каким бы важным делом мы ни занимались, самое важное – любить человека.
Любить, как все, я не умел и не стремился, зато на славу удавалась мне любовь неразделённая, глубоко несчастная!
Где-то меж горем и счастьем безответная бродит любовь.
Когда в борьбе с любовным помрачением наш разум сразу побеждает, глупость нас одолевает.
Разум мне шепчет: «Куда же ты рвёшься?» А сердце кричит: «Трогай, давай!»
1978
И вдохновеньем на Руси1
нас окрыляет горе.
Ты родился! И тебе выпало счастье – испытать боль и радости бытия.
Из тысячи жизней былинок и тварей Бог подарил тебе жизнь Человека! А ты с горя клянёшь её за то, что продулся в карты.
Будь рад сегодняшнему горю: вдруг завтрашнее станет нестерпимым.
Радость показывай, о горе не сказывай.
Порой солнце палит и дождь поливает, так и сердце – в горе живёт и радость встречает.
Радуясь счастливому мгновению, мы уже горюем, что оно уйдёт.
С горечью видишь, как с возрастом тает способность по всякому поводу чувствовать радость.
Горше всех горьких чувств – презренье к себе.
Хоть мы и сочувствуем горю, но в душе нет-нет да появится радость, что оно не с нами стряслось.
Кто рад чужому горю – готовься к своему.
Лишь случится горе, я вспоминаю свои грехи и говорю себе, что его достоин.
Когда мы ждём беду, встречаем горе, терпим боль, мы глубже ощущаем бытие.
Горя не ждёшь – оно скрутит внезапно, а начни его ждать, и вся жизнь – само горе.
Если горюешь о чём-то – завтра о том горевать будешь меньше.
Новое горе затмит наболевшее – и чувствуешь облегчение.
Есть горячий, есть практичный, а есть горемычный – русский народ.
И вдохновеньем на Руси нас окрыляет горе.
Кому-то же надо исследовать горе… и я, собираясь с духом, решил пригласить его к сердцу.
Чья-то глупая голова ногам покоя не даёт, а моя над сердцем издевается.
Всякому человеку отпускается срок на глупости, и, если его не хватило, он глуп.
Почти в каждом из нас есть профессор собственных глупостей, и не дай Бог в чём-нибудь кому-нибудь его поправить!
У меня своя глупость, у тебя – своя, и оттого друг друга не поймём, а не потому, что ты глупец, а я умён.
Глупости тоже разные: есть простые, а есть заразные.
Наша глупость простирается на куда большее расстояние, чем мы думаем.
Лишь на Руси можно, возмущаясь глупостью, грубостью, чванством, тут же дивиться уму самобытному, сердцу добрейшему, нраву скромнейшему.
Кто везде возмущается глупостью – сам не мудр.
Мудрый смотрит в себя глубоко и видит нередко такое, за что уважать себя просто смешно.
Мудрый с первого взгляда видит мои недостатки, пороки – всё моё прошлое, даже будущее.
Дружна мудрость с совестью.
От людей с ранимой совестью веет свежестью и трезвостью.
Это страсти по́ столу стучат кулаком – совесть шепчет тихо на ухо.
Совесть говорит тихо и будто не «смотрит» на нас: дескать, хотите – слушайте, хотите – нет… Моё дело – высказаться.
Никогда ни о чём не высказывайся, и тогда, если будет о чём-то сказать, все всё бросят и станут слушать тебя внимательно.
К истине ведёт не столько острый ум, сколько совесть.
Остроумие поверхностно, и сразу видно: работал ум, душа ему не помогала.
Мы ум свой, как нужно, не применяем; воли, где надо, не проявляем; о чести своей даже не вспоминаем.
