– Говорят, какие-то психи обосновались прямо посреди Вечнозелёного леса, – отвлекая её, рассказал Руплет. – На что они только рассчитывают?!
– Беженцы? – Пожала плечами Ника.
– Да как-то непонятно. Вроде бы да, но вроде и нет. Точно не из наших краёв.
– Наши к Стражу полян не полезут, – согласилась дворфийка. – Нежить и лесные обитатели сожрут очередных нубов. Нас это никак не касается.
– Хоть какие-то новости! – постарался приободрить её Руплет. – В наши дни это уже что-то!
– Если они никак не помогут мне спасти это место от самоубийства – не трать моё время, – буркнула Ника и покинула игру.
Переполняемый эмоциями, в основном злобой, Оулле Сависаар резко, почти что рывком стащил с себя виртшлем, отчего достаточно хрупкое оборудование неодобрительно заскрипело. Злился он даже не на кого-то другого, а на самого себя.
Ничего не мешало Оулле увести разговор от острой темы. Не упоминать Африку и чем именно он там занимался. А даже если так – это большой, активно развивающийся континент, мало ли, какие у него там были дела и интересы. Но разговор случился, коснулся Африки, и Оулле не смог промолчать или соврать.
Вот уже который месяц новый психотерапевт твердил ему, что, избегая неприятных тем, не получится перестать о них думать. Мол, что, как это ни странно, только проговаривая это с другими людьми, удастся примириться с самим собой. И вот он – результат подобных разговоров. Пренебрежение, предрассудки, предвзятость и, конечно же, старая-добрая глупость.
Хотелось просто взять и уйти. Перестать терпеть высокомерие всезнайки Фионы, наивную непосредственность Фалайза, глупые и непонятные шутки Тукана и, конечно же, Калиту в любых её проявлениях.
Размышляя над этим, Оулле переоделся и отправился в путь, который за последние полгода стал для него привычным до рутины. Тем не менее рутинность этого процесса не сделала его «своим». Напротив, он всё ещё чувствовал себя чужим в этом городе, чужаком для этих людей и чуждым для этой одежды. Словно, отвечая взаимностью, и мир отстранился от Оулле. С ним не заводили разговоров на улице или в транспорте, даже таксисты молчали. В магазинах у него не спрашивали про пакеты и акции, а распространители флаеров отходили в сторону. И персонал больницы, которую он регулярно навещал, говорил с ним как будто вымученно, через силу. Лишь психотерапевт как всегда был готов обсудить с Оулле что угодно. Или очень умело маскировал свои подлинные эмоции.
– Хм, прогресс на лицо, – выслушав сегодняшний рассказ, заключил немолодой доктор не без толики одобрения вкупе с радостью в голосе.
– Прогресс? – удивился Оулле. – Я думал уйти или…
– Нет, конечно, чувство обиды игнорировать не стоит – нужно показать окружающим, что им не следует задевать ваши чувства, – размышляя, согласился психотерапевт. – Тем не менее я вижу, что вы продвигаетесь.
– Мне неприятны эти люди, – очень осторожно выбирая выражения, сообщил Оулле.
– Но вы сблизились с ними. Всю неделю мы только и говорим об этом Гадюкино. – Доктор усмехнулся. – Ну а что до неприязни, скажу по секрету: все испытывают неприязнь. Мне не нравится, что мои коллеги иногда ведут себя как напыщенные павлины, которым нет дела до пациентов. Или когда моя ассистентка душится парфюмом, словно средневековый монарх. А уж эти студенты…
Психотерапевт многозначительно закатил глаза. Оулле же выразительно промолчал. Не видел никаких сходств со своей ситуацией. Его бесили не коллеги и не ассистенты; а единственным студентом среди обитателей Гадюкина был вроде как Фалайз.
