С ярмарки вышли злые и раздосадованные, бездарно похерив единственный шанс.
– Ну и чего теперь? – спросил Васька.
– Я домой, ты на тот свет, – отозвался Бучила.
– Не охота на тот свет-то, – поежился черт.
– Да ладно, говорят, там нормально вообще, – утешил Рух. – Ну или беги. Всю жизнь прятаться и пугливо озираться при каждом шорохе очень даже забавно.
– Шетень будет чертушек убивать, – вздохнул Васька. – Всех из-за меня изведет.
– Раньше надо было думать, – огрызнулся Бучил. – Вас замучаешься изводить, расплодились без меры тараканам на зависть. И какой от вас толк? Мошенники, бездельники, попрошайки, грабители и плуты, все как один.
– Нехорошо так о всех-то, – всхлипнул Василий. – Напраслину возводят на нас.
– Ага, точно, злые наветы. Скажи-ка, друг ситный, сколько чертей землю пашут, на заводах горбатят и в школах преподают?
– Много, – неуверенно пискнул черт.
– Ага, много. Ни одного, – погрозил пальцем Рух. – Знаю я вашего брата.
– Зато Новгород мы спасли, оттого привилегии имеем и работать вовек не должны, – выложил последний козырь Василий.
Тут спорить было бессмысленно. Самый убойный чертячий аргумент, какой только может быть. «Гуси спасли Рим, а черти Новгород», – так поговорка гласит. Давно это было, но Новгород помнит…
– Господа, – тихонько окликнули их. – Простите великодушно.
Рух повернулся и узрел молодого человека лет двадцати, толстенького, неуклюжего, растрепанного, с очками на крупном носу и одетого в мятый чиновничий мундир с погонами коллежского регистратора.
– Тебе чего, ваше благородие? – спросил Рух, припомнив, где только что видел этого хлыща. В кабинете управляющего, среди прочих мелких чинов прятался за горой бесполезных бумаг.
– Господа, выслушайте. – Губы регистратора мелко тряслись. – Разрешите представиться – Игорь Ковешников.
– Нам-то что за беда? – набычился Рух.
– Еще раз простите. – Ковешников не знал, куда деть пухлые руки. – Я слышал ваш разговор с господином управляющим. Федор Александрович принципиальнейший человек и…
– Ближе к делу, – оборвал Рух.
– Ах да, простите…
– Прекрати извиняться.
– Простите… ой. – Чиновник подпрыгнул от возбуждения. – Еще раз простите, я волнуюсь, не хочу, чтобы меня заметил кто-то из моих дражайших коллег…
– Все, Василий, пошли…
– Постойте. – Ковешников воровато огляделся. – У меня имеется копия ордера продажи лота за номером 5673, золотой статуэтки, изображающей обнаженную даму, индекс колдовства 0014, оцененной сторонами в тысячу гривен серебром. Оплата наличными. Фамилия и адрес покупателя.
– Сколько, блядь? – удивился Бучила. – Тысяча гривен? Ты куда столько денег просадил, идиот?
– Да я не знаю. – Васька стал еще меньше ростом. – Туда-сюда, я и оглянуться не успел, смотрю, а в кошеле уже нет ничего. Одному Прохору-жадюге десять гривен отдал. И шлюхам. Надо забрать.
– Так ордер интересует? – напомнил о себе Ковешников.
– Что же вы сразу не сказали, мой юный друг! – Рух, не веря собственному счастью, обнял чиновника за плечи. – Конечно, интересует. Давайте-ка его поскорей!
– Э нет, простите, не так все просто, – смущенно улыбнулся чиновник.
– А-а-а, понимаю, помощь не бескорыстна? Времена рыцарства и чести давно прошли. Сварливая жена, голодные дети, жадная любовница… – понимающе ухмыльнулся Бучила и выудил из-под шубы монету.
– У меня нет жены. И детей нет, – вздохнул Ковешников. – Признаться честно, и любовницы нет. И денег мне не надо.
