Жена комиссара - страница 6



Ночь прошла в душевных терзаниях. Сострадание при мысли о трудностях, выпавших на долю матери, сменялось обидой на безразличие той к собственной дочери. И так по кругу.

Наконец жалость переборола. «А ведь именно от мамы я получила внешнюю стать, твёрдый характер и несгибаемую волю», – эта благодарная мысль увлекла в тревожный, непродолжительный сон.

Глава 4

За окном голодным волком завывал ветер. Елизавета открыла глаза. «Какое неласковое утро», – подумала она с тревогой. Встала с кровати, потянулась, расправила плечи. Не изменяя привычке, умылась ледяной водой. Причесалась. Собрала длинные волосы в сетку-паутинку, скрепила за ушами заколками.

Оделась в чёрное, пошла к иконе. Перед образом Богородицы упала на колени. Молилась долго, истово и, осенив себя последним крестным знамением, внезапно ощутила невероятную силу.

Прибыли посланцы от отца Николая. Помогли положить тело матери в гроб. Погрузили на телегу.

Елизавета поднялась к Марии.

– Жаль, что не могу поехать с вами на кладбище, – проговорила та с горечью. – Соберу своих, и в дорогу.

– Спасибо тебе, Маруся, за всё. Доброго пути! Бог даст, свидимся.

Она забрала детей. Дома распорядилась, чтобы оделись потеплее. Сама, прежде чем надеть пальто, обвязалась шерстяным платком, желая прикрыть живот – пуговицы уже не сходились.

Вручила старшим по сумке.

– Сынок, а тебе вот ещё что, – достала из-под вешалки валенки.

– Это же бабушки Варвары, – удивился Коля.

– Да, но она мне их привезла. У самой-то ноги распухли, стало не влезть. Возьмём. Пригодятся.

Елизавета подхватила чемодан. Пропустив детей вперёд, положила ключи на тумбочку, шагнула за порог, прикрыла за собой дверь.

– Зачем вам всё это на кладбище? – полюбопытствовал один из помощников, забрасывая вещи на телегу.

– Для батюшки, – не раздумывая ответила она; подсадила старших, подхватила Арину на руки и устроилась рядом.

Лошадь, свесив голову, медленно побрела по жухлой траве, припорошенной ржавой листвой. Поскрипывание колёс слышалось мучительными вздохами. Где-то завыла собака. Другая подхватила протяжным стоном. Подвывания слились в душераздирающую заунывную песню. Казалось, всё живое и неживое разделяло сейчас человеческую скорбь.

При въезде на церковное кладбище с могил вспорхнула стая птиц.

– Кра-а-а! Кра-а-а! – раздались зловещие вопли.

Сквозь слёзы, застывшие в глазах солёными линзами, Елизавете привиделось, что это тени ушедших душ вырвались из небытия и, широко распахнув чёрные крылья, закружили над головой.

«Вот и последнее пристанище, – думала она, глядя на медленно проплывающие кресты. – Каждый здесь будет: кто-то раньше, кто-то позже. Само рождение открывает счёт дням до последней черты».

Телега остановилась неподалёку от свежевырытой ямы. Мужики подхватили гроб. И вот его уже поглотила огромная чёрная могильная пасть.

– Будет земля тебе пухом, мама, – проговорила Елизавета, бросая комок влажной земли.

Донёсся короткий глухой удар о крышку гроба. Коля тоже бросил горсть. Девочки заплакали и повторили за братом.

Могильщики быстро-быстро заработали лопатами. Образовавшийся холм аккуратно выровняли, прибили со всех сторон. Увенчали крестом.

– Ну, вот и всё. Покойся с миром, мама. А нас ждут новые испытания, – глотая слёзы прошептала Елизавета; обняла и крепко прижала детей.

Помощники разошлись. Она подошла к кучеру, ожидавшему в сторонке.

– Елизавета Тихоновна, довезу вас до ворот храма, – заговорил тот, поглаживая лошадиную морду. – Поклажу батюшке снесёте, потом подброшу до дома.