— Ты когда-нибудь встречалась со своей матерью? — внезапный вопрос от компаньона по ночному рандеву с мороженым отнял у меня дар речи.
Конечно, он знал, что я сирота... Выяснил всю мою подноготную, прежде чем нанять.
Вдруг мне захотелось забиться в угол, потому что я почувствовала, как удушливый стыд подкрался к горлу. Не было моей вины в том, что я росла какое-то время в детдоме, но каждый раз, когда кто-то интересовался об этом отрезке моей жизни, я теряла уверенность в себе. Просыпалась ненависть и обида на жизнь. Почему другие дети были счастливы в своих крепких семьях? Почему я была лишена этого? Но вскоре бесчисленные вопросы себя исчерпали, потому что в них не было и толики смысла.
Мне не нравилось разговаривать о своих непутевых родителях. Вместо лица отца в памяти — пустое пятно. А черты маминого едва-едва проглядывались сквозь годы ее тотального отсутствия.
Я сделала глубокий вдох.
— Нет.
— А хотела бы увидеть ее?
— Зачем вы спрашиваете меня о ней? — я не выдержала и адресовала Суворову резкий ответный вопрос.
— Любопытно.
Я кисло усмехнулась.
Ох, любопытно, значит, расковыривать чужие раны.
— Прости, Майя, я не хотел задеть твои чувства, — Давид Дмитриевич тут же дал обратную, сказав это с искренностью.
Я опустила взгляд и принялась нервно теребить пальцы.
— Все... в порядке.
Он положил свою большую ладонь поверх моих рук, после чего я замерла.
— Я больше не заикнусь об этом, — из его уст это прозвучало, как обещание. — Если ты сама не захочешь поделиться чем-то важным со мной.
Во мне вновь разыгралось желание рассмеяться.
Зачем нам разговаривать на подобные темы? Мы не собирались становиться друзьями, или кем-то ближе... Так почему же Суворов вел себя так, словно мы находились сейчас на свидании, или типа того?
— Но я бы хотел узнать тебя, Майя, — добавил, проникновенно понизив голос.
— Тогда зачем оттолкнули? — мой подбородок предательски задрожал.
— Испугался.
Никогда бы не подумала, что Суворов способен вот так просто признаться в слабости. И кому? Мне? Соплячке, с которой был знаком около месяца?
— Чего вы испугались, Давид Дмитриевич? — сама не знаю, почему перешла на шепот. Мне казалось, что если буду говорить громко, то нарушу особенную сокровенность момента.
Какой глупый вопрос!
Какая глупая я!
Нам не нужно обсуждать то, что произошло по ошибке...
— Что недостоин твоего первого раза, — Суворов придвинулся ко мне. — Чуть не свихнулся, пытаясь избавиться от мыслей о том вечере, о тебе... твоих губах... — его дыхание стало тяжелым, а взгляд, возбужденный и пламенный, опустился к моему рту. — С тех пор думаю о том, что происходит между нами, Майя, — руку другой руки он положил мне на талию. — Ты сводишь меня с ума. Клянусь. Рядом с тобой я становлюсь слабаком.
— У вас невеста…
— Это сложно объяснить, маленькая моя.
Держи себя в руках, Майя. Умоляю, держи себя в руках.
— Как вы можете быть с ней и одновременно желать меня?
— Говорю же. Потерял голову от тебя, — сжал рукой мое бедро. — Сам не в восторге, что все мои фантазии о другой женщине. О тебе, Майя.
Какая восемнадцатилетняя девушка устала бы перед сладкими речами взрослого, уверенного и сексуального мужчины?
Точно не я.
Я поддалась.
Собственноручно снесла крепость, которую возвела для того, чтобы защитить свои чувства и оградиться от усиливающейся влюбленности в Давида Дмитриевича.
Не смогла.
Не выдержали.
