– Прежняя дружба покоя не даёт? А знаешь, что он про тебя говорит? Что ты не оправдал его надежд! Ты – его! Ха! Какая глупость! Прогони его пока не поздно. Пока он тебе нож в спину не воткнул. От бывших друзей и не такого дождешься!
– А ты-то чего переживаешь?
– Я о тебе забочусь! Он же тебя ненавидит! С пренебрежением отзывается. Ты же ему отставку дал, а меня вместо него взял проводником Врат, он тебе этого вовек не простит!
Проводник Врат… Да его, Эсмирато, официальный статус осязаем, как туман. Только на словах. А на деле?
Словно почувствовав, что о нём говорят, порог переступил Венди – ввалился, как в свои покои. И, усевшись в кресло, вытянул ноги на стол, сбив чашку с ягодным чаем.
Мы на правильном пути… как бы с него не свернуть...
– Где ты был?
Венди в новой должности облачился в красный бархатный камзол, затканный золотом, белые штаны и белые же щегольские сапоги, которые у себя на столе я рассматривал с неприязнью. Эсмирато на его фоне смотрелся черной вороной.
– Где был, там уж нет. Я как дым на ветру – ношусь туда сюда. Какие будут распоряжения, ваше высочество?
– Ноги со стола убери! – Если бы не Эсмирато, я бы еще и по шее дал. Но если бы не Эсмирато, Венди бы так себя не вел. Надеюсь.
– Я тебе поражаюсь! – смиренно сел кэшнаирец на тахту, не сводя с меня осуждающего взгляда. – Такого бы я не потерпел в своих покоях.
– Кто мешает вернуться в свои покои? – спросил Венди, не торопясь последовать моему приказу.
– Да ты же и мешаешь! – Обведенные красным от недосыпа глаза кэшнаирца обвиняюще на него уставились. И то сказать, ночью в «стражников и разбойников» играет, днём проклятые Врата открыть никак не может. И всё ему одному такое счастье. Психанет и уедет? Не дай Лагас такую печаль!
– Какие есть доказательства? – прищурился Венди, напоминая не прежнего моего друга, а какого-то злого духа, в него вселившегося.
– Да никаких, кроме собственного желания отделать… – Эсмирато оборвал себя на полуслове, схватил фарфоровый чайничек и напился прямо из носика. Это его немного успокоило. – Я не шутил, когда говорил, что это надо прекращать.
– Почему же? Было смешно.
Кэшнаирец бросил на Венди уничтожающий взгляд.
– Ночные рейды до добра не доведут.
– Давно хотел спросить… – остался герцог равнодушен к выпадам тёмного. – Кто отбил нос у статуи Вендиана Великолепного?
Великолепного? Придумал же название для статуи победителя игрищ – одни слезы.
Что-то во взгляде Эсмирато подсказало, что это был именно он.
– Смею заметить – мелочный поступок. – Венди достал платок и, копируя манеру Эсмирато, брезгливо вытер руки. Новое амплуа ему шло, но бесило неимоверно. С удовольствием бы вышвырнул его вместе с сапогами в окно.
– Жалость унижает, – напомнил Эсмирато известную присказку. – И уж если кто-то на что-то не годен, его надо гнать без зазрения совести! Можно пинками!
– Ещё никогда… – заговорил Венди, – подсудимый не высказывал пожеланий, как его наказать. Ты еще не открыл Врата? Нет? Я так и подумал, когда ты сказал о негодном, которого жалость унижает…
Лицо Эсмирато побелело. Я даже обрадовался, что вот сейчас злосчастные сапоги взмоют ввысь, когда их обладателя перевернут вместе с креслом, но кэшнаирец чудом сдержался. Неужели ночные вылазки и дневные тренировки вымотали так, что и драться сил нет?
– Всё можно решить мирным путём.
– Ты так считаешь? – нагло уставился на меня Венди. Переигрывает!
