существами, даже с теми, кого он мог видеть, но не мог принять их
образа жизни. Неприемлема была для него их жизнь: сытых
толстобрюхих уродов, ежедневно нажирающихся, как дурак
на поминках, они посещают дорогие салоны по уходу
за собственным жиром и тем, что издревле у людей называется
лицом.
Страдания исходили не от него, голодного и нуждающегося
в помощи, а от тех экскурсантов в его жизнь, которые видели его
и ужасались. Во имя спасения собственных душ или из сострадания
часть экскурсантов помогали питанием и деньгами для этого
человеческого существа, родившегося в центре плача о хлебе
насущном у 14—летней африканской девочки.
Я много думала о других таких же лишенных всех человеческих
возможностей, человеческих существах. А тогда во время экскурсии
по Туапсинскому району, о которой мне напомнила фотография
заморыша в интернете, я разговаривала с охранниками или точнее
хранителями странного малыша, рожденного недееспособным, —
сильными крепкими парнями, охраняющими его и собирающими
посильную дань с туристов на его содержание и поддержание его
жизни. Парни рассказали мне о том, как больно подкидышу, которого они спасают, даже недобрый взгляд экскурсанта может
сильно ранить его, не говоря уже об упавшей с дерева маленькой
веточке или ради забавы малолетним хулиганом брошенной в него
семечке или ореховой скорлупе. Заморыш имеет человеческий мозг, он всё понимает, но его физические силы истощены так, что простые
движения руками для него труд. Сидеть он может не более пяти
минут, чтобы не напрягать сильно позвоночник, а то позднее он
не сможет уснуть от боли.
Борьба неимущих за свой кусок хлеба актуальна всегда, – тихая
таинственна борьба, состоящая в неприятии и вынужденном
созерцании жира и сала, рук, гребущих к своему пузу недоступные
для других средства: еще и еще яств, денег, злата, крови. Когда люди
превращаются в монстров тщеславия, им не слышен звук плача
малоимущих сквозь сало и жир, застилающие уши фундаментом
коммерции.
НЕСООТВЕТСТВИЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ
И ЖЕЛАНИЙ
Что остается важным, так этот свет как признак свободы. Меняя
пульс на музыку, свет меняет цвета и дает прозрачность предметов.
Остается выбрать нужное и ненужное, и держать возле себя только
то, что дарит свет и счастье. Белые облики сотни раз правых теряют
цвет, насыщаясь оттенками, ограничивающими твое зрение
и интерес к ним. Отбеливаются облики некоторых волнующих тебя
палачей. Куда -то улетают их топоры, обретая в пути ненужные сучья
твоих бравых поисков счастья не в том месте и не в том времени.
Кочегары совести дружно идут в баню и смывают, обдираясь
до крови, грязь бытия. А ты делаешь мольберт, чтобы нарисовать
далеко ушедшее новыми красками, ставишь картину перед собой, и плачешь слезами счастья познания. От настигшего ума, бывает, люди плачут, и мудрея от осознанных промахов, набираются сил их
исправить, а исправляя, совершают новые ошибки, упуская
возможность дать их исправить времени. Так, репетиция жизни
в молодости становится залогом хорошего спектакля в зрелости.
Однажды выиграв у жизни, никогда не забывай о возможности
времени, твоего главного оценщика, внести фатальные коррективы
в уже ставшую книгой, жизнь.
Я рыдала от бурных аплодисментов, которые вывели меня
из состояния счастья в детстве после своего фортепианного
исполнения любимого произведения, и я же рыдала изнутри
от вялых оценочных полу – хлопков, сказавших мне о том, что мое
