У ворот её дома он спешился, с трудом мягко разжал её пальцы, вцепившиеся в стремя коня, и посмотрел в заплаканное, чуть припухшее от слез лицо.
–" Какая красивая!"– ошеломлённо подумал он, любуясь огромными карими глазами со слипшимися от слёз длинными темными ресницами.
–Я загляну завтра, у меня дежурство в этом квартале, здесь особенно эта мразь распоясалась, облаву надо провести. Меня Павел зовут, а тебя?
– Маша, Мария Николаевна Никифорова, зачем- то она даже свою фамилию и отчество назвала. Она впервые посмотрела на него, словно запоминая своего спасителя и защитника. Высокий, в черной командирской кожанке с кобурой на боку, кожаной же фуражке с красной звёздочкой, из – под которой выбивались пряди тёмно- русых волос, он смотрел на Машу с какой- то такой нежностью и теплотой, что Маша совсем перестала дрожать и даже благодарно улыбнулась ему, став особенно милой.
Ни в какую Францию они не поехали, Павел стал бывать у них в гостях, братья поступили по его рекомендации на службу, через месяц Маша стала его любимой и любящей женой, и куда бы его не направляла революция, Мария была рядом всегда.
Мария любила своего Павлушу негромкой, но глубокой любовью, как умеют любить настоящие казачки с Дона. Комиссар Красной Армии, идейный большевик, он был предан революции без остатка. Разрываясь между борьбой с кулаками за советскую власть и страхом потерять семью, красавицу Марию и детей, он постепенно так ожесточился душой, что уже не чувствовал боли, когда по его приказу выбрасывали на снег и грязь полураздетых женщин и детей из раскулаченных хуторов. Прижимая сынишку к груди, Мария беззвучно заплакала, представляя самое страшное: а вдруг не вернётся Павлуша , ранят, убьют враги за своё кровное в этой беспощадной борьбе. А она с детьми тоже умрёт от голода. Мария не была идейным борцом за великие идеалы революции, как муж, но она была просто настоящей матерью и любящеё женщиной. Положив уснувшего ребёнка старшей шестилетней дочке под одеяло, Мария решительно надела ещё две нижних юбки, накинула шубейку и платок и вышла на крыльцо. Их изба приткнулась на краю небольшого хутора, почти рядом было уже убранное поле, но что там оставались колоски, Мария знала.
Несмотря на жёсткие запреты, с соседних изб туда прокрадывались люди и собирали зерно из колосков. Пригибаясь в туманной серой мгле, она быстро добежала до поля. Тело сотрясала мелкая дрожь, ей казалось, что кто-то наблюдает , как она ворует зерно. Она завязывала протёртое в ладонях зерно из колосков в края нижней юбки на узелки. Она торопилась, ей было страшно, вдруг кто увидит жену комиссара и донесёт. Придерживая нижние юбки руками, Мария добежала до крыльца и ,опустив подол, не заметила, что один из узелков развязался и зерно из него упало на ступени крыльца. Бросив приготовленные поленья в печку, она в чугунке распарила зерна пшеницы в кашу и ,когда дети проснулись, накормила их.
Успокоившись, что дети опять уснули, Мария подошла к маленькому настенному зеркалу. Красивое лицо с тёплыми карими глазами, густые тёмные волосы, короной лежащие на голове, статная фигура и осанка – всё осталось при ней, несмотря на частые тяжёлые роды и смерть одного из новорожденных. " Какое страшное и беспощадное время! Но человек живёт в том времени, в котором родился, и другого времени, а значит и другой жизни, у него не будет",– устало подумала Мария и прилегла рядом с детьми.
