В храм, где забытые боги
Не забывали Руси.
Я подойду к ним с поклоном:
«Не обрекайте на суд».
Словно янтарь с небосклона,
Бусинку поднесу.
«Вот он я – сирый и босый».
И, может быть, за грехи
Тихая-тихая осень
Птицу отпустит с руки,
Чтобы нечаянной грустью
Слышалось в небе порой:
«Кто моё сердце отпустит?
Кто мне подарит покой?»
ДУША И ВРЕМЯ
Невольным вздохом растревожит,
Тепла попросит у судьбы.
А век натягивает вожжи
И поднимает на дыбы.
И в шоры! – сузив до предела.
Есть жажда, боль и удила —
Чтоб отступилась, занемела
И немотой изнемогла.
Пусть рвут и гибнут за удачу,
Но по душе – не норови!
Здесь по душе уже не плачут,
Вдруг поскользнувшись на крови.
Здесь миф свобод пьянит – и, слепо
Приняв объедки со стола,
Покорно разойдутся в склепы
Живьём гниющие тела,
Чтоб завтра, повторяя снова
По кругу безысходный бег,
Ещё вернее сжать оковы
Души оплаканной навек.
ПИСЬМО В ПЕТЕРБУРГ
Любовь моя, моя мечта далёко.
Сойдёт листва и упадут снега.
И у окошка, опершись на локоть,
Я буду грезить сны. И берега
Далёкие, окутанные тайной
Угаданной на выдохе строки,
И лёгкий взмах ресниц над розой чайной,
И лёгкое движение руки —
Коснутся и растают тишиною,
В холодном вихре канут за окном.
И тихо притяжение земное
Укроет чувства настоящим сном,
Где шепчутся серебряные плёсы
И дышит бесконечностью прибой.
Душе нужны мечтания и слёзы
И миражи за дымкой голубой.
***
Сестра моя – жизнь…
Б. Пастернак
Свет неистовый не ищу,
Безнадёга диктует стих.
Вспомню всё и за всё прощу.
Если можешь, и ты прости.
Есть несбыточное и прах.
Между ними ревущий мир,
Отражённый в твоих глазах.
Отражённый всего на миг.
А весна вновь ломает лёд.
И прозрачнее синева.
У весны есть сердечный код
И несказанные слова.
Есть несбыточное и прах.
И щепотка тепла в горсти.
И развеянное в ветрах:
«Ты прости меня, ты прости…»
***
В невесомости, вне желаний,
У истоков земли и рек
Я увидел глазами лани,
Как рождается человек.
А потом по сухому руслу
Уходили от бездны врозь
Боль… и я, отдаваясь чувству:
Что-то в жизни оборвалось.
И холодный поднялся ветер,
Настигал, прижимал к земле.
И входили в меня столетья:
Прах и тени в ревущей мгле.
***
Давно, вчера ли было так:
Когда творилось, что негоже,
Один законченный чудак
Искал заветное в прохожих.
Он всё заглядывал в глаза
И извинялся, глупо мямля,
Что не тускнеет бирюза,
Слезой упавшая на камни.
Что невозможно и нельзя
Так не по-божьи.
И всё заглядывал в глаза,
Когда с него сдирали кожу.
А был ли суд? Иль без суда?
Давно? Вчера ли? Разве важно?
Но говорят, один чудак
Воскрес однажды.
Он ходит вновь по городам,
Он что-то ищет в тьме прохожих.
И будто знает, никогда
Найти не сможет.
***
Огни, огни… В огне пространство.
И рвётся в небесах печать.
А поезда идут со станций,
Чтоб ничего не замечать.
И нет в ушедшее возврата.
И трепет «завтра» сердцу скрыт.
И всё любимое когда-то
В огне бессмысленном горит.
***
Свет займётся на тонкой грани
Тихим шёпотом позолот.
И печалью неведомой ранит,
И неведомым счастьем зовёт:
Как светло. И как больно. Не много,
Ведь не много надо тепла,
Чтоб душа средь круга земного
Радость светлую обрела.
Пробежит тепло, затуманит
Взгляд, скользнувший куда-то за
Шёпот света на тонкой грани.
И покатится тихо слеза.
***
Прозрачный свет, последнее тепло.
И хочется брести куда не зная,
Глядеть, как поднимаясь на крыло,
Уходит вдаль над горизонтом стая,
Запоминать деревья и траву,
Ловить их сон и редкий трёп сорочий,
И снова возвращаться в синеву,
Где исчезает журавлиный росчерк.
