От досады и стыда за своих товарищей Hyp Ахмад убежал тогда домой. Долго не появлялся здесь. А сегодня пришел. Пустырь тоже был частью его дома. Через пустырь отец возвращался из рейсов.
Нури, заносчивый и чванливый, сегодня был другим. Явно кому-то подражая, он вкрадчиво, словно сочувствуя, вещал:
– Разве мы овцы или ослы длинноухие? Видели ли вы или ваши отцы, чтобы хлеб давали даром? Было такое? И где его взять? Знающие люди говорят, что в городе горсти риса не осталось.
Его щеки надулись и испустили тяжелый вздох.
Увидев Hyp Ахмада, он заерзал:
– У-у! Быть может, вы со своим другом Джуманиязом продадите свои рваные халаты и шоферские штаны и купите всем нам хлеба?
Он щелкнул клавишами магнитофона, и над пустырем раздалось: «…продадите свои рваные халаты и шоферские штаны…»
Задыхаясь от смеха, он цедил:
– Это уже не я – это слова Аллаха.
Hyp Ахмад, как ни старался, не мог сдержать дрожь. Лоб горел. Он хотел сжать кулаки, но закоченевшие пальцы не слушались.
– Видели вы или ваши отцы, чтобы хлеб давали даром? Было такое? – важно повторил вопрос Нури.
– Говорят, хлеб будут раздавать только беднякам, – подал голос долговязый Фарид, сын водоноса Али.
– Я тоже слышал – будет помощь тем, у кого детей много и кто болеет, – поддержал его Бурхан. – Вон, Hyp Ахмад знает. Его отец хлеб вез.
– Да, это так, – как можно спокойнее сказал Hyp Ахмад. Он слышал от Джуманияза, что часть хлеба, купленного в Советском Союзе, власти решили раздать беднякам. – За этот хлеб заплатило наше правительство. Так объяснил мне Джуманияз.
Hyp Ахмад не узнавал своего голоса.
Нури с ловкостью, необычной для его рыхлого тела, сунул магнитофон в чьи-то руки, вскочил и с груды кирпичей завис над Hyp Ахмадом:
– Что ты и твой Джуманияз везде лезете? Вам что, больше всех нужно? Хочешь без головы остаться? Отец допрыгался, и ты туда же? «Мусульманин» – значит «покорный». А за непокорность знаешь что бывает?..
У Hyp Ахмада был закон – первым не бить. Он с ненавистью смотрел на толстяка снизу вверх и ждал.
– Так и быть, – сказал Нури, – скажу вам страшную тайну! Только поклянитесь – никому! Слышите?
Нури говорил о тайне, а сам специально кричал так, что, наверное, было слышно на соседнем базаре.
– Муку привезли не настоящую. Я в чайхане слышал! Мука из перемолотых свиных костей! Это же грех! Аллах покарает всех, кто дотронется до этой муки!
Кулаки Hyp Ахмада сжались сами. Приближаясь к Нури, он по-бычьи пригнул голову:
– За этот хлеб отец… – Глазам стало предательски горячо. – За этот хлеб…
А Нури не унимался:
– Они взяли, кости перемололи – нате, ешьте, правоверные!
Hyp Ахмад поймал Нури за штанину и дернул на себя.
Сцепившись, они катались между весенних луж. Нури зубами рвал плечи ветхой рубашки Hyp Ахмада, пухлыми пальцами тянулся к глазам и шипел:
– Голодранец…
А Нур Ахмад костлявыми кулаками бил в бритую голову, рыхлую откормленную рожу. Мальчишки, растаскивая их, вывалялись в грязи. Но он бил, пока Нури не разжал руки и не завизжал: «Убивают! Спасите!»
Покачиваясь, шел Нур Ахмад домой. Обида и злость на себя мучила сейчас сильнее, чем разбитые губы. Получилось так, что он, Нур Ахмад, уходил, а Нури оставался там, с мальчишками…
За спиной Нур Ахмад услышал жалующийся голос:
– Сами видели, как он бросился на меня… Он и его дружок Джуманияз, как проклятья Аллаха, боятся правды.
