Я люблю такие лица. Лица, которым есть что поведать, чем взволновать, от взгляда на которые щемит сердце. Они привлекают меня куда больше, чем миловидные и свежие, но невыразительные, забывающиеся, лишь перестаешь их видеть. Для меня не труд нарисовать хорошенькую девушку, такую, как Фьоретта и ее сестра, но удовольствие от этого невеликое. Это, конечно, не значит, что меня привлекает только странное и безобразное. Ведь я художник, красота для моей души как магнит. Но красота не пустая, не безликая, и я мечтаю найти и среди красивых лиц такое, которое заставит меня испытывать столь же острые и яркие переживания.
– Не очень-то хорошая жизнь, – замечает Фьоретта, потрепав меня по макушке. – И это особенно заметно потому, как ты его нарисовал, – она целует меня в висок. – Ты такой талантливый, Давиде.
Бенвенуто наверху строго покашливает, и она возвращается к щетке. Я завязываю тесемки на обложке блокнота. Дверь во внутренний дворик распахивается, и Веккьо вводит в зал мастерской другого домовика помоложе, одетого в берет, похожий на старый гриб, и куртку цвета зеленого винограда. Это Тоцци из палаццо Ринальди, частый гость, приносящий вести от Массимо Ринальди, банкира и покровителя искусств, хорошего приятеля Бенвенуто.
– Доброго дня, синьоры, – упитанный от сытой жизни в палаццо Тоцци щурится после залитой солнцем улицы и почтительно кланяется поочередно всем присутствующим по мере того, как имеет возможность их разглядеть. – Синьорина, маэстро Донни. Прошу извинить, у хозяина небольшое дело до вас, маэстро.
Он неловко мнется и отводит глаза от голого Сандро, который и не думает прикрыться.
– Ну, и? – спрашивает он с помоста.
– Ну, и? – повторяет с балкона Бенвенуто.
– Дело в том, – домовик понижает голос, – что хозяина сегодня, буквально только что, ограбили. Унесли из тайника в кабинете шкатулку с драгоценностями. Там было золотое ожерелье синьоры Маддалены и ее рубиновые серьги. Ну, и еще разное, тоже недешевое.
При этих словах Тоцци все рисовальщики оборачиваются и начинают слушать с интересом. Домовик виновато горбится и смотрит в пол.
– Ужасное злодейство, – Бенвенуто сочувственно качает головой, – синьор Массимо вызвал стражу?
– Вообще-то хозяина сейчас дома нет, – Тоцци горбится еще больше, едва не утыкаясь носом в колени. – Он вчера отбыл в Квинту по делам. Мадонна Маддалена поехала с ним навестить свою тамошнюю тетку. И вот, как на грех, когда они в отъезде, случилось несчастье. Вор забрался в дом, проник в хозяйский кабинет и забрал самое ценное. Он едва не попался, его застукали мажордом Ромпольди и несколько слуг, они погнались за ним по галерее, в которую выходит кабинет. Однако преступник неведомым образом ускользнул. Собственно, Ромпольди и прислал меня, а не хозяин. Он просит вас, маэстро, нельзя ли вашего Давиде одолжить? Пусть бы он посмотрел, в чем дело. Он же умеет.
– Что значит «одолжить»? – возмущается Сандро, переступая босыми ногами. – Он что вещь? Маэстро Давиде занят – он творит искусство.
– Он рисует твою голую задницу, – возражает Бенвенуто под радостный смех других творцов искусства. – Исчез неведомым образом, говоришь? Магия, должно быть?
– В том-то и дело, маэстро, – Тоцци качает головой, – никакой магии. Вор испарился буквально на глазах Ромпольди и еще четверых без малейшего волшебства!
– Ты такое любишь, – улыбается мне Бенвенуто. – Глянешь, в чем дело?
