…
– Илосима! Илосима, принеси светильник! – раздавался на все жилище хриплый голос Лаята-коваля.
Илосима, жена коваля, мать его двух сыновей продолжала стирать свои передники, делая вид, что не слышит. Это чаще помогало – Лаят сам найдет то, что ему надо быстрей, чем приходить по каждому его зову и искать за него то, что он сам по своей короткой памяти положил неизвестно куда.
– Илосима! Ты оглохла!? Помоги – говорят!
Нахмурив брови и сжав губы в полоску, Илосима распрямилась, бросив работу и подбоченившись. Даже зажмурилась.
– Порты́ и те бы без меня потерял, – пробубнила себе под нос женщина,– как только я…
Ополоснув руки в ушате с бельем и на ходу вытирая их о подол длинного суконного платья, Илосима направилась к темному дверному проему, из которого раздавался голос ее мужа.
– Потерял что, Лаят? – стоя у входа в хранилище изделий коваля и разжигая светильник, стоявший на полке неподалеку, загодя принесенной лучиной, спросила Илосима, не обращая внимания на его суетливую возню.
– Светильник неси, говорю! Найти надо… не уж отдал я его? Быть не может, – бубнил себе под нос коваль.
– Что? Что отдал? О чем ты? – безучастно спросила женщина, входя в полумрак хранилища с горящим светильником в руке.
– Дай сюда, – суетливо выдернув светильник из рук жены, рявкнул Лаят, – то отдал. Его отдал…
Коваль продолжал шарить по ящикам и полкам и не заметил, как жена подошла и, встала у него за спиной, упершись руками в бока.
– Ты найдешь его, слышишь,– голос жены звучал, как звон кузнечного молота.
Тяжелый, суровый. И, казалось, что теперь кто-то другая стоит с ним рядом, а не та, что только что возилась со стиркой. Черные брови сдвинулись к переносице в одну полоску, взгляд карих глаз обжег Лаята, когда тот повернулся, почувствовав на своем плече ладонь жены.
– Хм… да… найду… хм-хм, – еле выдавил из своего внезапно пересохшего горла коваль.
Лаят опершись на открытый ящик, вытер испарину со лба и принялся судорожно соображать, как получилось так, что меч – реликвия рода Илосимы – исчезла из дома.
Вдруг, коваль зажмурился и, швырнув злополучный ящик с верстака, застонал от отчаянья. Шумно выдохнув и потирая сальный от пота лоб, принялся расхаживать взад-вперед и еле слышно рассуждать вслух:
– Кочевники это, рыбоеды, провонявшие тиной. Сын не виноват. Ила впотьмах даже разобрал бы, что выносит. Кочевники это…
Лаят выскочил на задний двор за навесом и, нервно оглядываясь, принялся искать взглядом сыновей.
– Галир?! Ила!? – не выдержав, позвал коваль.
Младший сын коваля, Ила, вылез из клети для хранения угля:
– Ты чего, отец?
– Сарший где?
Ила удивленно вздернув брови еле выдавил из себя:
– Галир к руднику пошел. Ты ж, это… сам сказал утром.
– Зачем? – сердито спросил коваль.
– Так… так ты же сам сказал? – все так же недоумевая, ответил Ила, – сказал, что работы прибавилось. Сам же, отец…
– Работы прибавилось… работы… Да, помню. Бросай все, пойдем!
6
Лит вел молча, изредка отвечая, что ведет по запаху и, ориентируясь на ветер – тот всегда дует с реки.
Выха угрюмо волок возницу, уже не приставая с расспросами.
– Ни запаха, ни ветра я не чувствую, брат, ты как хочешь. Чего отец костры не развел? – не выдержав, сорвался Выха, хотя и ожидал получить за подобный вопрос очередной подзатыльник.
Лит лишь угрюмо посмотрел на младшего брата и коротко ответил:
– Не знаю. Торопятся они с дядькой Валехом.
